Вот уже на протяжении нескольких столетий слухи о смерти Театра оказываются слишком преувеличенными! Он жив! И, видимо, не умрет до тех пор, пока жив хоть один зритель. Людям свойственно подглядывать в замочную скважину чужую жизнь, и именно театр предоставляет такую возможность в реальном времени. Это и отличает его от кинематографа и телевидения. Там все понятно – монтаж, а вот на сцене все выглядит слишком достоверно, чтобы казалось выдумкой. Да и живет он, как бабочка-однодневка: от открытия занавеса до его закрытия. Такую недолгую, но яркую жизнь, которая завораживает всех нас.
В театре забываешь про условности: парики, бутафория, декорации, накладные носы и животы, приклеенные усы и бороды, имитация ветра, снежного заноса и тропического зноя. Мы верим в каждое слово, произнесенное со сцены, каждому жесту и взгляду лишь потому, что все реже встречаем такие страсти в жизни. Вспомните свое состояние первой влюбленности, первого разочарования, первой измены… В реальной жизни это было слишком давно, а, может, и вообще не было. Вот мы и сидим в зале, сдерживая дыхание, в сотый раз переживая смерть невинной девушки, страдания одинокого философа или сцену пошлого адюльтера. Нам может не нравится действо, но уйти мы уже не в силах – непременно хочется узнать, чем все закончится. Даже, если этот спектакль мы видим в пятый раз. А вдруг? Вдруг Ромео и Джульетта не умрут?! Возьмут, да и не умрут. Всякий раз мы наивно верим в хэппи-энд, и все равно льем настоящие слезы над увиденной трагедией или драмой. Сценическая реальность еще более реальна, чем сама жизнь, несмотря на всякие театральные условности. Сказка, рассказанная в детстве перед сном няней. Детство заканчивается, а сказку можно увидеть только на сцене. Вот мы и ходим в это волшебное здание, чтобы снова очутиться в детстве, в темной комнате под теплым одеялом. А няня при свете свечи читает нам любимую сказку, которую мы знаем наизусть.
Но сказка заканчивается в тот момент, когда ее пытаются подогнать под размеры какой-нибудь «системы». Интересно, у Шекпира была своя система работы с актерами? Наверняка! И похожа она была на работу Гамлета с бродячими артистами перед спектаклем «Мышеловка». Про Станиславского, Немировича, Михаила Чехова, Мейерхольда и Вахтангова говорить глупо – об их системах написано множество фолиантов и интересна она только дотошным скрупулезным критикам и театроведам. Искусство невозможно загнать в периметр любой системы, как соловья в клетку, пускай и золотую. При первой возможности он улетит на свободу. Театр – тот же соловей, который не может петь в неволе, находясь в которой долгое время он обязательно умрет. Петь можно только на свободе, ведь поет не горло, а душа. Любая система обречена на разрушение, как Берлинская стена! Можно конечно удерживать в несвободе десять-двадцать-тридцать лет, но однажды любая стена рухнет. То же и с искусством вообще и театром, в частности. Рассказывать и разыгрывать сказки для взрослых детей могут только свободные взрослые дети. Так что, господа, не навешивайте на Театр всевозможные ярлыки и ценники. Театр, как беременность: либо он есть, либо его нет!
Все. Дальше писать лениво, да и без толку. Искусство вообще – иллюзия жизни, а театр – самый иллюзорный из всех искусств. Дымка в небе, сгорающая спичка, вспыхнувшая комета… Жаль, что многие этого не увидят!