***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Вот я все-таки шлюха! Не успела проводить мужа, как меня вдруг потянуло к нему. Я почувствовала себя такой одинокой и несчастной… Позвонила из автомата, он поднял трубку, и, кажется, был рад моему звонку. А я, дура, напросилась в гости, хотя был уже девятый час, а со мною Настя. И все-таки, мы приехали. Он так заботливо помог нам раздеться, усадил Настю в кресло, стал чем-то угощать, потом дал ей альбом с репродукциями. Я вытащила его на балкон покурить. А там стала приставать, как проститутка! Кошмар! Он так удивленно посмотрел на меня, а, когда узнал, что я только проводила мужа в море, вовсе изменился. Но что я могла с собой поделать? Я стала его целовать, прижиматься, даже мяла рукой… это! Когда попросила, поехать с нами домой, чуть не расплакалась. Может, я и вправду сошла с ума? Он был со мной нежен, успокаивал, целовал, что-то шептал. Но от этого мне стало еще хуже.
Потом мы вернулись в комнату, я стала за спиной у Насти – она сидела в кресле, - а свободной рукой привлекла его к себе. Он все понял и очень осторожно приспустил с меня джинсы, колготы и трусики, а там… Мне кажется, что там был настоящий водопад! И тогда он очень осторожно вошел в меня, а я застонала. Казалось, что это продолжалось несколько часов, и он снова в меня кончил. А я завыла как собака. Настя обернулась и спросила: «Мама, ты плачешь?» Я испугалась, что она все поймет и, как смогла, успокоила ее. Он проводил нас до остановки, а я не спала всю ночь – рыдала белугой. Почему в жизни все не так, как я хотела бы, ну почему?!»
***
- Можно мы прямо сейчас к тебе с Настей заедем?
- Не поздновато для Насти?
- Мы ненадолго.
- Ты же вроде провожаешь мужа в какое-то море…
- Только что проводила.
- Ну ты и!..
- Я тебя тоже люблю! Мы сейчас.
Сидим втроем с Настей. На улице холодно, в комнате тепло.
- Покурим на балконе?
- Идем.
- Поехали с нами? Сейчас!
- Ты с ума сошла!
- Я очень тебя прошу! - Она прижимается ко мне, целует, а пальцами хватает то, чего, в общем-то, пальцами сейчас трогать не надо.
- Идем в комнату.
Настя сидит в кресле – такая маленькая и такая славная – и рассматривает недетские альбомы Грюневальда и Дали. Детских альбомов у меня в доме нет. Ло становится за спинкой кресла и склоняется над ней… Долго наблюдать эту картину я не могу. Да что же это такое?!
- Мама, ты плачешь?
- Нет, Настенька… Я люблю! Я люблю… тебя!
***
Больше всего мне нравится слушать и слышать этот мир, нежели смотреть на него. Вовсе не потому, что он уродлив, нет, он прекасен! Это-то и пугает. Мои скромные познания в области квантовой физики внушают, что вижу я не реальный мир, а лишь отраженный свет от него. Деревья, птицы, облака, цветы, море, дома, люди, женщины, пизденки (при чем тут пизденки? Но вычеркивать не буду!), собаки, жуки, книги (отдельная тема!), пища, картины с обнаженными женщинами (опять пизденки?) – все это нереальное, а лишь хорошо подсвеченное и некисло отраженное! А вдруг, все это враки про реальность мира, если мы видим его отраженным, как в зеркале. Но ведь зеркала бывают и кривыми. Впрочем, кривыми бываем и мы – суть не в этом. Если ты что-то ощупываешь или поглаживашь… (не буду писать, чтобы не вымарывать, тем более, что и так стараюсь ничего не вымарывать), то эти ощущения истинные, без примеси преломленного и отраженного света. Когда ты ощущаешь запах, вкус, тепло, фактуру – все это максимально приближено к истинному. Поэтому я люблю звуки, запахи, вкус и тактильные ощущения, но плохо воспринимаю мир глазами. Позже я даже стал от него отгораживаться темными портьерами (как зеркала, которые в некоторых случаях завешивают черной тканью). Ну не идиот ли?!
***
«29 сентября, 1992 г.
Мы снова встретились совершенно странно. Только теперь я многое узнал о ней: она очень болезненно переживала мою напускную холодность и безразличие. А стоило мне приподнять маску, как она тут же бросалась ко мне и была безрассудной. На этот раз я – сама нежность и искренность. Странно, но мне это было приятно! Мы опять рядом, надолго ли? Я не знаю… Все зависит только от нее. Она необыкновенно светла и радостна!»
***
“Лилит – злой дух женского пола в иудейской демонологии, символ ночи. В библии упоминается всего один раз.
Она овладевает мужчинами против их воли с целью родить от них детей, поэтому Талмуд не рекомендует мужчинам ночевать в доме одним.. В иудейском быту Лилит известна как вредительница деторождения..
“Мифы народов мира”
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Эти дни ходила и представляла себя будущей матерью мальчика от Маслова! Размечталась! Представила, как скажу ему об этом, и обрадуется ли он, или, наборот, заставит делать аборт. Как будет за мной ухаживать, держать за руку, гладить по животику, встречать и провожать на работу, ходить в садик за Настей, как мы будем дружно сидеть на кухне по вечерам возле горячей печки, как я буду печь в духовке пироги и торты..! А потом, как он заберет меня из роддома, хотя, зачем ему забирать, если он там работает?! И будет ли он присутствовать при родах? И сделает ли мне свою анестезию, чтобы я улыбалась, как те роженицы, которым он делает «эпидуральную»? Интересно, а будет ли он со мной заниматься «этим», когда я буду брюхатой и некрасивой, или, как другие мужчины, будет избегать и засыпать, отвернувшись от меня?
Так размечталась, что уже сама в это поверила, а вчера как ливануло! Причем в его постели! Ужас! Все в крови. Он рассмеялся и предложил, чтобы я кровью на стене что-нибудь написала. Ну не сумасшедший?! Я взяла, да и вывела пальцем на стене среди других надписей: «Жизнь коротка, искусство вечно!» И подписалась – «Ло» (он стал меня только так называть, а мне понравилось. Никто до него не называл меня иначе, как Лолита). И еще по его просьбе я нарисовала мистический знак – крест Изиды. Он показал, как выглядит. Сказал, что эта надпись будет отпугивать злых духов. Думаю, что не только духов, но и его многочисленных баб! В конце концов, пусть знают, что у Маслова есть Ло!!! И еще, он слизал и проглотил кровь, которая из меня вытекала. Меня чуть не стошнило! Какая гадость! Но он даже не скривился, сказал, что это самая вкусная кровь на земле! Как будто он всю перепробовал! А вдруг он меня любит, просто старается не подавать виду? Я-то уж точно люблю его до судорог!"
***
А тут - стремительно развивающийся роман в письмах с Лекой. Прямо-таки Книппер – Чехову и наоборот. Письма приходили из Свердловска ежедневно, как по расписанию. Из них я узнал, что:
- балетмейстер – сволочь, не дает большие роли, а гнобит в корде;
- в труппе нет ни одного умного человека, с которым можно было бы поговорить, как со мной;
- скоро предстоят гастроли по Уралу;
- Илья пригласил ее в Москву, где он запускает дипломную короткометражку по собственному сценарию с ней в главной роли;
- она скучает по Севастополю и по… мне!
Я отвечал на письма и, сам не заметил, как вовлекся в девичьи фантазии. К письмам вскоре добавились междугородние звонки, ставшие ежедневными. И вот однажды по телефону она спросила, хочу ли я передать что-либо своим друзьям в Москву, куда она отправлялась на съемки? И снова я удачно пошутил, дав номер своей знакомой: «Передай Кате, что… ты меня любишь». В ответ после долгой паузы я услышал очень серьезное: «Я и вправду тебя люблю!» А у меня дома, как назло, в этот момент стоит на коленках и пишет умную фразу на «стене плача» сногсшибательная девушка Марина, с которой я намеревался заняться высокохудожественным сексом. В таком ракурсе ее задница выглядит виолончелью, а джинсы трещат от распирающей их плоти. Но… не случилось. Спасибо, Лека, ты добрая! Я-то не еду в Москву сниматься в фильме, да и виолончель уже не хочется.
***
«30 сентября, 1992 г.
Мы прошли с Ло маршрутом «Контаминации», и она снова порвала колготки. Я приношу ей одни убытки! А ту могилу так и не нашли, словно ее и не было! Может, я все это придумал?»
***
Ло с семьей переехала в двухкомнатную квартиру почти в центре города. После очередного многодневного радиомолчания раздается телефонный звонок:
- Приезжай сегодня в гости.
- Я не найду твоего дома.
- А я тебя встречу на остановке.
Шел искрящийся хрустальный снег, и в свете фонарей он походил на серебряный водопад. В одном из них стояла Она! Представьте: поздний вечер, вертикальный сноп желтого фонарного света, падающий в полной тишине снег и… Ло! Эту сцену я непременно сниму в одном из фильмов – она того стоит!
- Здравствуй, - впервые Ло, не стесняясь, обвила мою шею и… прилюдно поцеловала. Потом взяла меня за руку своей детской варежкой и повела «домой». Мы шли по скрипящей снежной крошке и молчали, причем, она молчала как-то особенно. Изредка из ее ноздрей показывались две тоненькие струи пара. Она шла, смотрела под ноги и загадочно улыбалась. Не мне, нет, - своим мыслям, хотя мне казалось, что все ее мысли обо мне.
Заполночь. Дочка спит в дальней комнате – мы несколько раз заходили на цыпочках в детскую, и я с замиранием сердца смотрел, как спит маленькая девочка Настенька, как она удивительно похожа на маму и какой молочный запах источают ее золотистые волосы, будто ветром раскиданные по подушке.
При свечах мы пьем на кухне шампанское. Впервые в жизни мне хочется сказать, как я ее… и я боюсь, поэтому смотрю ей прямо в глаза – может сама догадается. Чего я боюсь? Боюсь сказать женщине, которую я люблю, что я люблю ее, как никого в этом мире?! А она сидит напротив и с широко открытыми глазами ждет, когда я скажу ей это.
- У меня конгениальное предложение.
Глаза открываются еще шире. Разве в природе бывают такие глаза? Сейчас эта женщина готова сделать все, что ты захочешь.
- Давай попробуем кровь: ты – мою, а я…
Лучше бы она отказалась! Обозвала бы меня идиотом, вампиром, чокнутым, но отказалась бы! Но она не сделала этого. Как здорово, что она это не сделала! Спасибо тебе, Ло!
Она лишь радостно улыбнулась, встала из-за стола и вскоре вернулась с «акушерским набором»: два одноразовых шприца и бутылочка со спиртом. Мы же как-никак медики, еб-те! Один шприц я отложил в сторону.
- Но у нас же разные группы и резус!
- Уколешь меня вторым.
- А вдруг заражение крови?
- Я хочу тобой заразиться!
***
«8 октября, 1992 г.
Страшная депрессия… Меня неудержимо потянуло к Ней. Провели чудный вечер при свечах и бурную ночь. Ло поила меня своей кровью из вены! Кровь смешивалась с шампанским, оно пенилось и сильно отдавало железом…
А наутро я почувствовал, что смерть отступила, и мне опять захотелось жить. Спасибо тебе! Ты снова меня спасла!»
***
“Мне не прощали, что моя любовь
Бессмертье смертному избраннику дарила,
Что я свою ему вливала кровь,
Что я свои ему давала силы…”
Джемма ФИРСОВА
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Недавно увидела одну из его баб – она пришла в приемный покой и ждала, пока его позовут. А он был на операции, и ей пришлось ждать почти сорок минут. И она ждала. Выходила постоянно курить и снова возвращалась. Да, она красивая, даже девчонки мне зло шепнули на ухо: «Вот сексатип нашего Маслова»! Она намного выше меня и одета очень модно. У нее большие голубые глаза и короткая стильная стрижка. Она вдруг посмотрела на меня и попросила кофе. Причем, попросила с таким гордым видом, будто ей все обязаны! А я взяла, да и принесла ей чашку. Она поблагодарила и спросила мое имя… «Лолита?! Прекрасное имя! А я вот Марина. А вы знакомы с доктором Масловым?» - мне показалось, что в этот момент я покраснела и опустила глаза. Ответила, что работаем вместе и видимся лишь в отделении. Марина игриво осмотрела меня с ног до головы и, кажись, все поняла. Она задумчиво посмотрела за окно и тихо сказала: «Пока в отделении. Потом он предложит вам и более романтичные места для встреч». И тут влетел Маслов… Прямо из операционной, даже маску снимал на ходу. Увидел меня и буркнул «Добрый вечер». А потом они с Мариной о чем-то долго говорили в подвале. Девчонки слышали, что они смеялись и, им показалось, что они целовались! Вот, сволочь!»
***
Спустя ровно десять лет Принцесса, пытаясь всеми способами вернуть меня, пошла к прорицательнице и рассказала историю про кровь. Та несколько раз переспросила, так ли все было, покачала головой и цокнула языком:
- Ничего уже нельзя сделать. Теперь они неподвластны никаким земным законам и никогда не смогут разорвать эту связь. Никогда! Да они этого и не захотят. Их связали Там… - она неопределенно указала рукой куда-то вверх. - Но откуда он узнал про этот обряд?
А я и не знал ничего; просто в тот момент мне захотелось большего, чем взять, да и сказать этой женщине, как я ее люблю! Какое счастье, что я сделал то, что сделал!
***
Как-то легко игла провалилась в вену, и шприц сам заполнился ее почти черной (без аллегорий!) кровью. Я всю ее вылил в бокал – кровь свернулась змеей на самом донышке и никак не хотела смешиваться с вином. Этим же шприцем она забрала мою кровь и вылила в свой бокал. Без всякого пафоса, буднично, мы подняли бокалы. Не помню, какие прозвучали слова; может, слов вообще не было. Глядя друг другу в глаза, мы выпили все до последней капельки. Сейчас вот подумал: случись нам «отмотать» жизнь назад, к тому самому вечеру, повторили бы мы этот безумный ритуал? Я – да! Даже если бы знал будущее на пятнадцать лет вперед? Да! Да? Да!
В ту ночь мы так и не уснули, насытившись друг другом изнутри и теперь насыщаясь снаружи. Может быть, после такой ночи надо было умереть? Но это слишком примитивно, ведь нам так нравилась жизнь вообще и наши приключения в этой жизни. И мы остались жить… И снова порознь – таковы правила нашей жизни!
***
С ЭТОЙ СЦЕНЫ РОМАН НАДО БЫЛО НАЧИНАТЬ И ТУТ ЖЕ ЗАКАНЧИВАТЬ – В НЕЙ ВСЕ!!!
Все остальное – беллетристика, занудство, эгоизм, истерики, брань, измены, разлуки, месть, слезы, боль… (Одной женщине я впоследствии буду бесконечно благодарен за то, что она научит меня смеяться при слове «боль»! Искренне смеяться, кататься по полу, держась за то место, которое называют «живот». А до нее мне было не до смеха, и я учился остро воспринимать боль: свою и чужую. И этому искусству меня научили тоже женщины. Теперь я толерантен к болевым ощущениям, своим в первую очередь. К чужой я так и не научился относиться запанибрата, со смехом, без фанатизма. Может быть, мне попадется еще одна женщина, которая научит меня и этому? Тем более, что я – прилежный ученик). Мы достигли того наивысшего состояния слияния, когда перестают существовать два существа, а вместе с ними перестает существовать весь мир. Появляется нечто третье, что и заполняет опустевшее пространство, которое называется Вселенной. В ней уже не действуют привычные законы и порядки. Время останавливается в стекающей слезе, превращается в хрусталь, содержащий все известные элементы, а также то, что до сих пор не описано, не найдено, и, к счастью, не исследовано – Любовь! Все человеческие жидкости объединяются, перемешиваются, сливаются и… Дальнейшее – молчание!
Однако, не пробуйте повторить это дома! Нет, вы не отравитесь, не умрете, вас даже не пронесет. Но после этого вы уже неотделимы. Никем и ничем! А зачем вам это надо: быть с кем-то связанным так, что даже сама мысль о возможном разделении кажется нелепой! С помощью душевной хирургии можно попробовать разделить этих сиамских близнецов, но это катастрофа. В этот момент произойдет трагедия страшнее Хиросимы – разделение Инь и Ян. Что произойдет с миром, я не знаю, но чувствую, что случится самое страшное. Поверьте, я не читал специальной литературы по магии, оккультизму, эзотерике – я это знаю! Так же, как Ло! И с этого момента уже вовсе необязательно жить вместе, «держаться за руки 25 часа в сутки», признаваться в любви, прижиматься обнаженными горячими телами во сне. Нет ни Ло ни меня – есть То, что создано нами двумя. Кстати, не знаю, хорошо это или плохо – так получилось! Это был последний компонент для Чего-то, «пятый элемент» – назовите как угодно. Спадают запреты, нарушается привычный бег времени, уничтожаются законы, мораль – повернулся некий диск и остановился на следующем делении.
Поэтому все ниженаписанное - попытка запудрить вам мозги, представляя историю, как цепь мистических событий, забавы мазохистов, оргии извращенцев. Что-то щелкнуло – я это отчетливо слышал! – и никто не может сказать, когда произойдет следующий щелчок и поворот диска. Нам-то уж точно все дальнейшее кажется неважным! Мы совершили то, ради чего, наверняка, и были рождены (или посланы?). Круг замкнулся «... и стало тихо, будто на…» (как я обожаю эту фразу, поэтому и использую ее с завидным постоянством, кадый раз вкладывая новый смысл). Но ведь человеческая жизнь не длится каких-то полчаса, поэтому мы стали спокойно наблюдать откуда-то со стороны за теми двумя, которые еще полчаса назад были нами. Не помню, но, кажется, мы улыбались, понимая, какой нелепой кажется жизнь без этого мгновения! И даже не жалели, что такого «щелчка» больше не произойдет. С нами, по крайней мере.
С нами все уже произошло 8 октября 1992 года, в снежную морозную полночь, в Севастополе!
«Боже, ниспошли мне смерть, дабы я оценила жизнь.
Боже, даруй мне раскаяние, дабы я вкусила от наслаждения.
Боже, сделай меня такой же, как дочери Евы!» - умоляла Создателя Лилит. Ло никогда ничего не просила, поэтому, к счастью, Тот и не даровал!
***
«Ты – персонаж, я – автор. Ты – моя причуда. Все, что слышишь, я произношу. Все, что случилось, мною пережито.
Я – мстительный, приниженный, бездарный, злой, какой угодно – автор.
Те, кого я знал, живут во мне. Они – моя неврастения, злость, апломб, беспечность.
И самая кровавая война – бой призраков.
Я – автор, вы – мои герои. И живых я не любил бы вас так сильно».
Сергей ДОВЛАТОВ.
***
Какое счастье, что об Довлатова я споткнулся спустя два года после написания этого романа! В противном случае, я его попросту не написал бы! Зачем писать то, что уже давно описано талантливым человеком?! Обо мне, для меня, да еще и моим же языком! Он думал моими мыслями, дружил с моими друзьями, пил мою водку и любил моих женщин!!! Конечно, в свое время я прочел «Иностранку» и какое-то из «Соло», но… не зацепило. А когда зацепило – уже был «Loart», но не было Сергея Донатовича…И, если бы встал такой вопрос, то я, не задумываясь, обменял бы роман на его жизнь! Честно. Ведь тогда бы мне было, с кем и о чем помолчать. Удивляюсь лишь одному: почему он не получил ни одну литературную премию?! Почему получали десятки и сотни бездарей, умудряющихся прожить всю жизнь с одной «повестухой» или тремя рассказами? А вдруг это и есть проявление высшей справедливости?! Вы можете представить Довлатова ведущим модного ток-шоу? Или в собственном доме на Рублевке? Или вылезающим из «Хаммера»? Или во фраке на приеме у Президента по случаю церемонии награждения каким-нибудь орденом? Я – нет! Он перестал бы писать в тот же момент – вот для чего некоторым необходим голодный паек и куча дерьма на голову ежедневно.
А на самом деле Довлатов, как никто другой заслуживал Нобелевской! Попробуйте раскрыть на любой странице рассказ Чехова и Довлатова! Нет, они совершенно непохожи, но абсолютно одинаковы по силе воздействия на читателя. Читая их, я не понимал: сейчас мне надо смеяться или плакать? Чего хотел от меня – убогого – автор? Спасибо, что ты есть, Сергей Донатович!
***
«14 августа, 1992 г.
Снова встретились… Наверное она – мое проклятие, которое будет преследовать всю жизнь и которого я не бегу. Мы знакомы четыре года, а встретились и – все, как в первый раз: те же острые, как бритва, чувства, те же скотские желания. Она захотела начать все сначала, совершенно не стыдясь своих «фестивалей» – копия меня! И в этой детской искренности, в простоте есть что-то неуловимо прелестное. Ну что же, детка, сдавай карты, увидим, что выпало в этот раз!»
***
«Блестит губа от перламутра
И с хищной поволокой взгляд
Но кто живой во вторник утром
Спасаясь, приплывет назад

А чьи стихи вам ранят душу
И голос чей звучит в ушах
О ком расскажете вы мужу,
Когда развеется мой прах?

Остановитесь! Нет ответа,
Когда вопросов не понять
Не вас подстерегала Лета
Забравшись ночью под кровать

Я растворюсь однажды утром
Оставив вам в стакане кровь
Блестит губа от перламутра
Та, что молчала про любовь»
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Почему он ни разу не сказал, что любит меня?! Или вправду использует, как подстилку? Больше некого? Тогда почему? Почему все время первой звонить должна я? Договариваться о встрече, отпрашиваться с работы... Девчонки говорят, вспоминая его, что «он – ебанутый, и на уме у него только его «сюр»»! Знаю я этот «сюр». Он не хочет (или боится?) брать ответственность за нас, за меня, за Настю. А ведь нам так было бы хорошо втроем, а потом вчетвером – я это чувствую!
В последний раз, уходя, он спросил, занимаюсь ли я мастурбацией и сколько раз в день? Тьфу! Как у него язык поворачивается такие вещи спрашивать у девушки?! Хитро улыбнулся, когда я сказала «нет» и добавил: «Зря, батенька, зря! Очень преприятнейшее занятие. И очень развивает воображение!» Ну не идиот ли? А я всегда этого хочу, но боюсь, что меня кто-то застукает. Даже на дежурстве иногда как нахлынет, не знаю, что с собой делать, но на работе страшно. А вот Ленчик мастурбирует прямо при мне, в курилке. И предлагает присоединиться. Но я не могу, мне стыдно. Или, действительно, у меня «пуританское воспитание», как Маслов говорил. Так что же, надо прилюдно дрочить, чтобы быть как все? А вдруг ему нравятся именно распутные, а не такие застенчивые, как я?!»
***
“…Любовь как взаимоэкзальтация двух личностей, любовь, как верность, страстная привязанность к одному-единственному лицу – нет, такого на свете не существует. А если и существует, то лишь в виде самовнушения, добровольного самоослепления, бегства в монастырь. Если любовь и существует, то она не имеет права на существование”.
Милан КУНДЕРА.
***
«16 августа, 1990 г.
Нет, я нисколько не жалею о своем романе с Ло, но жаль, что между нами почти всегда только секс! Ездили с москвичами в Любимовку и мы с Ло трахались, наплевав на месячные. Это нечто!»
***
- Брат, отвези нас в романтическое место. А то все Херсонес, да Казачка… Мы через неделю уезжаем, хочется чего-то этакого.
- Говно вопрос, едем в Любимовку. Загорать голышом, питаться водорослями, пить мочу, кушать говно моллюсков. Согласны?
Они согласны на все, поэтому смеются, но, на всякий запасаются водой, вином и бутербродами. А я звоню Ло и предлагаю поехать с нами. Москвичи для нее – святое. Подменяется на работе до вечера, мчится домой, берет купальник (зачем, спрашивается?) и много-много ваты – месячные, знаете ли! Может, и к лучшему, что в то время не было «тампаксов»…
***
Троллейбус, катер, автобус, пешком – и мы на совершенно безлюдном многокилометровом песчаном пляже. Несколько раз перехватываю взгляд брата на задницу Ло, хотя рядом с ним красавица-жена. А Ло смотрит только на меня – весь мир тогда заключался в нас самих, и все это быстро понимали, оставляя в покое двух ненормальных влюбленных.
Они купаются и пьют «мускатное», мы же – только второе, ведь у моей девушки месячные, и она не может залезть в воду, а я - так, из солидарности. Лежим на полотенце, она что-то рисует спичкой на моей спине. Жутко приятно, хотя я не могу понять, что именно избражается.
- Помнишь, Андрюша…
- «…Дороги Смоленщины»? Не помню.
- Почему, когда я пытаюсь с тобой поговорить о серьезном, ты все превращаешь в шутку, а?
- Фиг знает: может, я шутник, а, может, дебил. О чем ты хотела поговорить?
- О нас… Ты смог бы жить со мной? Только не отшучивайся! Жить всю жизнь, любить меня, Настю, заботиться о нас? Смог бы?
- Ло, я правда не думал об этом. У меня с женщинами какие-то мистические несовпадухи случаются: то я им остохреневаю, то…
- Они тебе?
- Нет, но я вдруг отчетливо понимаю, что фальшивлю. А в… таких делах нельзя фальшивить, иначе очень легко скатиться в привычку. Именно этого я боюсь больше всего. Тем более, с тобой.
- У нас с тобой не может быть привычки – мы просто не успеваем привыкнуть друг к другу, как расстаемся по глупости. А разве не могут люди любить друг друга так же, как в начале?
- Наверное, могут, правда, я таких не встречал.
- А вдруг мы первые?!
- Ты хотела бы этого?
- Я тебя хочу, Маслов! Чтобы ты был моим, весь. А я только твоя, и больше ничья. Думаешь, приятно ощущать на себе похотливые взгляды случайных бабников или дешевые комплименты, за которыми ничего не стоит? Это очень мерзкое чувство! Когда я встретила тебя, то подумала – о, старая знакомая история, а потом вдруг поняла, что ты – совсем другой. Ты стал мне ближе, чем кто бы то ни был: мои прежние ухажеры, папа Насти… С тобой я почувствовала себя по-другому, что я уже не одна, есть ты!
Лежу на животе и молча перевариваю услышаное. Весь мой опыт общения с женщинами вылился в солдженицынские «никому не верь, ничего не бойся и ни о чем не проси»! Так почему же я должен верить этой серо-голубоглазой… Лолите, если она произносит то же самое?! Правда, с другой интонацией и с акцентами на других словах. Она вдруг садится и кладет мою голову себе на живот. Ну, не совсем на живот, коль скоро она сидит! А еще и запах! Запах Женщины!
- Андрюша, я никого никогда так не любила, и думала, что уже не смогу. А теперь… теперь я так запуталась. Я уже не смогу жить с мужем, как все мои подружки, которые уверяли, что мужчина в первую очередь должен зарабатывать и содержать семью, любить меня и дочку. Я поняла, что иногда бывает и по-другому. Поняла это с тобой.
Вот что она делает, ответьте мне? Я только вылез из одной лав-стори, когда был уверен, что нашел Ту, и вдруг – Ло! Ло, говорящая слова, искренности которых я научился не доверять, но произносящая их так, что я… верю. Более того, я чувствую их важность каким-то другим чувством. Правильно говорят, что мужчины-Близнецы не совсем мужчины! В плане «чуйки» они ближе к женщинам, как никто другой. И эта чуйка подсказывает мне, что я люблю эту женщину, что я смогу с ней прожить вечность, не устав и не озлобившись на весь мир! Я смогу любить ее так же пронзительно, как и в первую встречу, смогу любить Настю и всех тех, кого нам пошлет Тот!
- Ло, я хочу тебя!
- У меня же «месяки».
- Да плевать я хотел на твои кровавые слезы матки по несостоявшейся беременности!
- Только не здесь!
- Ты кого-то стесняешься?
- Андрюша, я не привыкла к таким вот… экстремальным встречам. Там же ребята купаются и смотрят на нас.
- Хорошо, идем, - я поднимаю ее с подстилки и увлекаю в заросли камыша. Брат с женой провожают нас понимающим взглядом. Они же Масловы и все поймут без слов.
Страстные поцелуи, сплетающиеся руки и ноги, сорванный купальник, окровавленная вата, клочьями повисшая на ветках вокруг нас… Все!
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Оказывается, вся его родня живет в Москве! А он никогда мне об этом не говорил. Приехал его брат с женой, и мы вчетвером поехали в Любимовку. Москвичи такие же ненормальные: только добрались до дикого пляжа, как они разделись и стали «нудить», совершенно не стесняясь друг друга! А у меня, как назло, «месяки» – снова я чувствовала себя неполноценной. Но Маслова мои месячные только возбуждают, затащил меня в камыш и… Он прав: во время месячных оргазм намного сильнее! С другими я никогда этим не занималась в «дни». Потом потащил меня в море и стал подмывать своими руками! Вокруг меня – кровавое пятно, а он хохочет и говорит, что сейчас на запах крови обязательно должна приплыть акула и кем-то из нас отобедать. Он нырнул под воду, так долго не всплывал, что я стала уже беспокоиться, как вдруг..! Почувствовала, как меня кто-то кусает за ногу и тянет под воду! Я так заорала, что прибежали москвичи, а этот… Маслов довольный выныривает и спрашивает, не видели ли мы большую белую акулу? Я пулей выскочила на берег, села на песок и заплакала. Маслов подошел, сел сзади, обнял и прижал к себе… Мне сразу стало спокойно, но зачем он так пугает, я же трусиха и боюсь всякого такого. Он снова назвал меня «Маленькой», а потом со смехом добавил «сыкушкой». А я его укусила за руку. Почти до крови. Он улыбнулся, хотя ему было очень больно, и поцеловал укушенное место. Он – странный, этот Маслов! Откуда он взялся в моей жизни и, вообще, он – наказание или дар? До сих пор не могу этого понять.
А ребята - славные, и ко мне сразу отнеслись как-то очень приветливо, будто приняли «в семью». И никаких не было намеков, что они – из Москвы, а я – не пойми-откуда! Потом Маслов уехал на работу, мы еще немного позагорали и вернулись в Севастополь… Не хотелось расставаться, но без Маслова я стесняюсь с ними общаться, хоть они и предлагали посидеть в кафе. А я поехала домой и уснула… Такой вот день».
***
Каждая новая встреча, словно путешествие в мир безумия, из которого обратной дороги нет! Сначала, как две ядовитые змеи мы подкрадываемся друг к другу и внимательно наблюдаем за малейшим резким движением, жестом, взглядом, словом. Потом пароль: «Мы с тобой одной крови – ты и я!». Теперь эта фраза приобрела совсем другой смысл. Потом не можем расстаться, и мучительно отдираем друг от друга вместе с кожей и мясом. За этим непременно следуют дни, недели, месяцы разлуки. Стоит только придти в себя и научиться жить без нее, как раздается звонок:
- Алло! Привет. Ты меня еще помнишь?
- Здравствуй, моя радость! Где пропадала?
- Нигде, здесь была. Это ты куда-то делся!
- Старая песня о влажном. Ну что, так и будем по телефону?
- Ты можешь что-то предложить?
- Многое. Например, встретиться, чтобы я увидел твои блудливые глаза.
- В свои-то давно смотрел? Во сколько?
Я беру ключи у своей будущей любовницы, и мы снова вместе. Когда вместе – все по-другому: отступают обиды, забываются ссоры и начинается… любовь! Любовь, в которой растворяешься целиком, без «сухого остатка». Она поглощает тебя, лишает разума, останавливает сознание.
Потом утро… Лежим и удивленно, как в первый раз, рассматриваем друг друга, трогаем губы, веки, волосы и… молчим. Все уже сказано на нашем первобытном языке тел. Короткое прощание:
- Не пропадай.
- Ты тоже. Целую.
***
«… Женщина может все простить мужчине, которого любит, и продолжать его любить – ведь через него она познает любовь в себе самой. В каком-то смысле он сам вроде бы и не в счет: ты любишь в нем только любовь, свою собственную любовь, и, чтобы ее сохранить, твоя гордость готова на все. Мы не рабыни мужчин, мы рабыни своей любви – и как бы было посрамлено их тщеславие, если бы мы открыли им свой секрет!»
Юджин О’НИЛ
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«…Все равно в их кампании чувствую себя не в своей тарелке! Как девочка из деревни. Вчера они вдруг стали вспоминать своих родствнников (не хвастались, а «стебались») – бог ты мой! Куда бедная Лолита попала?! У них все сплошь профессора, доценты, кандидаты наук, а родной дядюшка Маслова – вовсе академик! Вчера же узнала, что сам Маслов собирался защищать кандидатскую в московском институте, даже собрал материал, а потом все бросил! Здоровый человек?! Даже смеялся с братом, что они – «неправильные Масловы»! А еще, они все образованы и начитаны, постоянно говорят о театре, выставках, фильмах, писателях… Сижу, молчу и улыбаюсь, как дура! Куда мне до них, простой акушерке?! Но Маслов, видимо почувствовал, что со мной происходит, и перевел разговор на другую тему, потом стал показывать свои слайды (я их еще не видела!) и там, пожалуйста, среди коллекции его обнаженных актрисок Лолиточка красуется! Это он что же, теперь всем будет показывать?! А не подумал своей дурной башкой, что у меня дочь растет, муж в конце концов… Кстати, он скоро возвращается, но даже думать об этом не желаю! Я уже не смогу с ним… без Маслова. А тому все равно, даже не задумывается об этом.
Когда мы вчетвером, мне так хорошо, будто действительно одна семья. Ну, я имею в виду, две. Мальчишки за нами ухаживают, хотя и хамят, когда нажрутся. Но по-доброму, в шутку. Света ко мне так нежно относится, хоть и коренная москвичка. Знала бы она, откуда я взялась в Севастополе, дружить бы перестала. Они же думают, что я - севастополька, а к Севастополю у них очень трогательное отношение. Особенно, к Херсонесу! Но ведь теперь это и мой Херсонес! Когда они о чем-то меня спрашивают, я отвечаю словами Маслова. Мне хорошо с ними, но ведь они еще не знают, что я замужем и у меня дочь. Как бы они тогда ко мне относились?! Боюсь, что я села не в свои сани».
***
В очередной раз Лека на несколько дней вырвалась в Севастополь. Сидим в кинотеатре и смотрим «Клеопатру». Я думаю о Ло. Лека наклоняется и шепчет в ухо:
- Подумаешь, Тейлор! Наша Лолита гораздо красивее!
Вздрагиваю, как от удара током. Совсем недавно я их познакомил в надежде, что они подружатся – так было бы легче всем. Но…
- Если ты решил, что я смогу дружить с твоей… Лекой, и встречаться с тобой, то ошибся! Что-то одно. Я не могу с… семейным.
- Мы не женаты.
- Ну, это временно. Я знаю женщин и вижу, как она тебя любит, да и ты неровно дышишь. Действительно: молодая, красивая, талантливая, без детей, без проблем, да еще и балерина! Вы вместе здорово смотритесь!
Лека уехала, но роман в письмах и по телефону продолжился с новой силой. А здесь, по нарастающей спирали, развивался реальный роман, который я сейчас и пишу.
***
“25 августа, 1992 г.
Приехал к Ло. Звоню, звоню – дверь никто не открывает, хотя из квартиры доносятся звуки. Знакомая история: такие звонки раздавались и в те моменты, когда внутри был я! Кто ты, Ло: блядь или Клеопатра? Впрочем, это одно и то же. Надеюсь, ты хорошо провела время”.
***
С друзьями поехали на Южный берег. По дороге заехали за Ло. На диком берегу две пары: мы и они. Пьем розовое мускатное – она его так любит. Ни с того ни с сего Ло встает и в гордом одиночестве идет купаться. Отплыв от берега, она вскарабкивается на маленький островок и остается там.
- Маслов, какая у тебя красивая девушка!
- Спасибо, мне уже говорили.
- Сразу видно – он в нее влюблен! И она тебя любит, даже не скрывает. Я же женщина и вижу с первого взгляда.
- Старик, жениться собрался?
- Не думал об этом.
- Подумай, вам же хорошо вместе.
Ло выходит на берег, ложится прямо на гальку и кладет голову мне на живот. Ребята с плохоскрываемым намерением тактично уходят в лесок.
- Мне хорошо с тобой. Правда, так хорошо… хотя, я уже это говорила!
- Меня только что сватали милые друзья…
- Нет, тебя нельзя силой, ты должен однажды сам почувствовать то, что чувствую я. Поцелуй меня!
Я склоняюсь над лежащей Ло, пахнущей морской травой, и целую ее соленое холодное тело… Большая красивая рыба, выброшенная штормом на берег.
- Я люблю тебя, Андрюша! Люблю!
Острые зубы пираньи впиваются в мои губы, и во рту к соленому морскому привкусу примешивается вкус крови. Охота началась. Беспощадная. Правда, трудно разобрать, кто и на кого охотится?
На обратной дороге она засыпает, свернувшись калачиком у меня на коленях. Спящая Ло источает такой покой и ощущение равновесия, что мне становится не по себе. Выходя из машины, она обернулась, и в ее глазах я прочел: «Зайди! Останься! Ну, пожалуйста!»
- Увидимся. Не пропадай!
***
«7 июля, 1992 г.
Жаль, что с Ло все так вышло!.. Она так много мне дала и столькому научила… Хотел снимать с ней кино… До сих пор не могу найти ей замены – другие какие-то мелкие, нефактуристые, примитивные. Ну да ладно».
***
Написал под нее пьесу «Молох ведьм» и примчался радостный:
- Давай репетировать!
Она удивленно пробежалась глазами по страницам:
- Я же не актриса, у меня ничего не получится!
- Еще как получится! Написано под тебя, поэтому играть ничего не надо – надо прожить себя на сцене.
Показываю ей мизансцену, подыскиваю нужные интонации, сам вхожу в раж, подавая ей реплики. Уже не помню, было ли это в пьесе, но мы оказываемся раздетыми на полу, и уже ничего не хочется репетировать, ставить, снимать! Ведь все, что делает мужчина, делает для того, чтобы удивить – нет, не мир, а ту - Единственную. А моя Единственная лежит сейчас рядом со мной, совершенно нагая, тяжело дышит, едва прикрыв ресницами свои глазища, которые постоянно меняют свой цвет! Так на фига мне эта пьеса, этот спектакль, этот фильм и все-все, чем я до сих пор занимался, если Она лежит рядом и мечтательно смотрит в потолок?!
- О чем ты думаешь?
- Ни о чем. Просто так.
- Когда ты ни о чем не думаешь, твои глаза светятся так странно, будто ты говоришь с Богом.
- Может и с ним. Я не знаю. Ты любишь меня?
Я напряженно молчу, потому что боюсь сказать, что ЛЮБЛЮ!!! Мне казалось, да и теперь кажется, что если женщина поймет, что ее любят, она потеряет всякий интерес к тому, кто ей признается в этом. Вот.
***
«МОЛОХ ВЕДЬМ»
(фрагмент)
«…Появляется Гордон. Он в просторной холщовой куртке моряка, в высоких сапогах, на голове – широкополая шляпа с красной лентой. Илона в прозрачном голубом платье, волосы взлохмачены, в глазах стоят слезы. Из-за его плеча она пристально смотрит в зал, пытаясь кого-то увидеть.
Г.: - Правда, дождешься меня?
И.: - Нет…
Г.: - Но ведь я же… люблю тебя, я же…

Она прикладывает палец к губам, продолжая разглядывать зрителей. Он оборачивается, пытаясь увидеть то же, но тщетно.
Г.: - Я вернусь совсем скоро, может, через несколько месяцев.
И.: - Месяцев?! (Рассеянно). Каждый день – это вечность, а, тем более, ночь. Да знаешь ли ты, глупец, что мы живем всего несколько дней! К тому же (она мельком посмотрела на него, затем задрала голову к потолку), к тому же ты не вернешься.
Г.: - Все равно я буду ждать нашей встречи и верить. Да, да, не смейся, я верю тебе, ведь ты – моя жена!
И.: - Я не твоя.
Г.: (Делая вид, что не услышал) - До свидания.
И.: - Которого не будет.
Г.: - Как ты можешь так говорить?! В конце концов, я – отец твоей дочери.
И.: (Равнодушно). Она скоро умрет.
Г.: - Опомнись! Что ты мелешь, Илона?! Ну что с тобой?
И.: - Я не Илона, прекрати меня называть этим дурацким именем! Я… я… я…(раздумывая: сказать ему или нет).
Г.: - Мне пора. Меня ждут. Скажи что-нибудь доброе.
И.: - Она умрет через восемнадцать дней от воспаления мозга.
Г.: - Замолчи!
И.: - Убирайся прочь!
Он медленно пятится вглубь сцены, осеняя себя крестным знамением, а она, озаренная каким-то внутренним светом, так и стоит, задумчиво покусывая локон растрепанных волос. Из-за кулис к ней подходит пятилетняя девочка, тычется в живот в надежде, что ее возьмут на руки, но тщетно. Откуда-то выбегает белый кролик, а за ним огромными прыжками несется черная кудлатая собака. Они исчезают за кулисами, сцена погружается в темноту.
Лотта и доктор Филби.
Лотта в черном траурном платье кормит с руки огромную черную собаку. Вглубине сцены на обеденном столе стоит детский гроб, а в нем – ее дочь. Глаза девочки открыты, немигающим взглядом она смотрит в потолок, а в сложенных ладонях горит свеча. Она что-то невнятно шепчет так тихо, что слов не разобрать.
Л.: - Замолчи! Ты уже не должна со мной разговаривать, понятно? Таковы правила.
Девочка испуганно вздрагивает, но продолжает шептать, только еще тише.
Л.: - Ах ты негодница!
Подходит к девочке и вставляет ей в рот соску, шепот обрывается. В дверь звонят, потом сильно и настойчиво стучат. В щель просовывается лезвие ножа, шарит вверх-вниз, нащупывает щеколду и поднимает ее. Дверь распахивается, и в комнату входят странные люди: шарманщик, фотограф, цыгане и доктор Филби.
Фотограф: - Пожалуйста, возьмите ребенка на руки и сядьте вот сюда, ближе к свету.
Лотта нежно извлекает девочку (та совсем не гнется, словно кукла) и садится на стул у окна.
Л.: - Перестань улыбаться! Смотри вон в тот ящичек. Я прошу тебя, посиди хоть минутку спокойно! Вот непоседа!
Магниевая вспышка, затем она снова укладывает девочку в гроб. Из-под стола появляется большая добродушная собачья морда. Собака жалобно поскуливает, пытается лизнуть девочку в лицо, но ее отгоняют, видимо, бъют – из-за кулис доносится жалобное повизгивание, а потом вой волчицы.
Доктор склоняется над девочкой, тщательно выслушивает ее стетоскопом и ласково гладит по голове.
Ф.: - Ну что ты так пугаешься, малышка?! Все будет хорошо, ты скоро поправишься и поедешь с мамой в Баден-Баден. Скажи по правде, ведь ты хочешь в Баден-Баден?
Л.: - Доктор, зачем вы обманываете ребенка? Никуда она не поедет, ведь она совершенно мертвая.
Ф.: - Не может быть! (Он продолжает улыбаться девочке, подмигивает ей и строит смешные рожицы). Лоб, правда, холодный, но не до такой же степени.
Л.: - А я говорю: мертва! Кому, как не матери, знать это?!
Ф.: - Вот и пульс прослушиваетя, хотите удостовериться?
Л.: - (Истерично визжит) Она мертва!!!
Ф.: - Ну хорошо, хорошо! Я, собственно, не настаивю. Воля ваша, будем бальзамировать?
Он незаметно подносит зеркальце ко рту девочки – на зеркале появляется характерное пятно. Доктор оборачивается на мать, но та решительно кивает головой.
Ф.: - Но для этого необходимо произвести вскрытие (он снова показывает зеркальце Лотте, и снова та утвердительно кивает).
Доктор снимает фрак, закатывает рукава, раскладывает на столе инструменты. Немного помедлив, разрезает на девочке одежду, берет огромный никелированный секционный нож и… страшный недетский вопль животного ужаса и боли заполняет сцену. Вбегает перепуганная Лотта с тазиком в руках.
Л.: - Тише, Катти, тише! Ты разбудишь всех соседей. Доктор, ну сделайте же что-нибудь!
Слепой шарманщик подходит к столу и исполняет тоскливую хриплую мелодию. Доктор, весь белый и потный, продолжает работать. Теперь слышны лишь сдавленные стоны и отватительное хлюпанье. И вдруг, из чрева несчастной девочки вылетает белая голубка, к лапке которой привязан медный колокольчик. Голубка мечется по сцене, издавая мелодичный звон. Все стоят, замерев и задрав головы. Лотта роняет тазик и отчаянно кричит.
Л.: - Поймайте ее сейчас же, иначе все пропало! Быстрее, она ускользнет! Вот, бестия!!!
Колокольчику вторит мощный раскатистый набат церковных колоколов. Все носятся по сцене. Наконец, им удается сорвать колокольчик, а голубка упархивает за кулисы. Тут же обрывается церковный набат.
Ф.: - Любопытно! Не изволите взглянуть?
Доктор извлекает из чрева Катти маленького человеческого зародыша.
Ф.: - Чем-то напоминает «русскую матрешку», не правда ли? Вы, кстати, какой национальности будете?
Лотта в этот момент молча раздевается перед зеркалом. Делает это механически, словно повинуясь чужой воле. Берет с полки баночки с мазями и втирает их в тело. Доктор завороженно смотрит на нее, держа в руках зародыш.
Л.: (Не глядя в его сторону, безучастно) - Вы не окажете мне маленькую услугу, доктор?
Ф.: (От волнения не может вставить в глазницу монокль) – Я к вашим услугам, мадам!
Л.: - Мадмуазель! Коль вы здесь, не согласились бы вы осмотреть меня? Надеюсь, вы понимаете, что именно я имею в виду?
Ф.: - Да, но… Гм-м…
Л.: (Ледяным голосом) – «Да» или «нет»?
Ф.: (Неуверенно приближается к ней) – Да. Конечно да! Это же мой долг.
Л.: (Замечает, что у него в руках, брезгливо морщится, закрывает лицо руками) – Да бросьте же вы эту гадость!
Наощупь бредет через всю сцену и скрывается в алькове. Доктор бросает зародыш в тазик. Там же наспех ополаскивает руки и, испуганно озираясь, идет за ней следом. Внезапно останавливетя, возвращается к столу и прячет за пазухой секционный нож. Скрывается в алькове, откуда вскоре доносятся бормотания, звуки поцелуев, шум борьбы.
Ф.: - Вы… не человек!
Л.: - Я хочу быть вашей женой! Женой доктора Филби! Мадам Филби!
Ф.: - Но, если ты не владеешь душой женщины, ты не владеешь ею вовсе!
Л.: - Зачем вы взяли нож, доктор?
Ф.: - Я хотел… нет, я думал, что… я… я… я боюсь!!!
Л.: - Дурачок! Это вовсе не страшно. Тем более, что многие отдали бы жизнь за одну ночь со мной!
Ф.: - Но здесь сыро и, к тому же, я уверен, что мы не одни!
Л.: - Ни слова больше! Идемте к столу, нас уже заждались гости.
Они возвращаются, взявшись за руки. У нее на голове белоснежная фата, а на правой руке – черно-красная траурная повязка. Доктор одет торжественно: фрак, «бабочка», цилиндр. Они останавливаются перед фотографом. Лотта, хищно оскалясь, надевает ему на палец обручальное кольцо, он в замешательстве - оказывается, что у невесты нет безымянного пальца! Доктор в растерянности потирает виски.
Л.: (Шепчет, улыбаясь) – Да не бойтесь же вы так, это вовсе не страшно. Ну кольнет чуть-чуть, и – все!
Они замирают перед фотаппаратом: магниевая вспышка, сцена погружается в темноту.
Патриция и капитан Касли.
Патриция сидит за столом, склонившись над старой книгой с пожелтевшими страницами. Макает перо в чернила и старательно выводит (мы слышим ее голос):
«И придет он однажды, и будет он числом пятый, и называться он будет Сыном Сына, а в миру нарекут его Анжи, и не будет никаких сил извести его, ибо он тем явится, кем назовется. И примешь ты его, и пустишь в себя, и заполнит он тебя, присвоив душу твою. И излечит от одержимости и власти Князя. И в благодарность захочешь ты стать рабой его верной, ничего не прося взамен, но отринет он тебя и уйдет туда, откуда пришел, смеясь одними глазами цвета зеленого. И потеряешь ты его, и искать будешь по свету, и ждать весточки от того, кто изменил тебя и вернул в мир, да напрасно! Худо тебе будет…»
Она на мгновение задумалась, оторвавшись от написанного, и в это время на сцене появляется молодой человек в военной форме неопределенной эпохи. На его лице – счастливая улыбка, он буквально пожирает ее глазами от нетепения. На цыпочках он подкрадывается к ней сзади и закрывает ладонями глаза. Она вздрагивает, но не пытается освободиться.
П.: - А, это ты?
К.: - Да. Я здесь оттого, что не смог жить в разлуке. Я бросил все к черту!
Она вздрагиваети освобождается от его рук. Он становится перед ней на колено, потом на другое, покрывает ее ладони множеством поцелуев и с безумной страстью шепчет:
- Я в твоих ногах, чего же тебе еще нужно?! Я нарушил присягу, бежал из полка, чтобы быть с тобой рядом, ведь ты так хотела! Почему же ты молчишь? Ну скажи, что любишь меня! Пусть это ложь, но я хочу ее услышать!
Он ползает перед ней на коленях, утыкается в грудь, а Патриция молча разглядывает свое отражение в облупившемся зеркале.
К.: - Чего же ты еще хочешь? Я все тебе отдам: чин, награды, оружие…
П.: (Вздрогнув). – Оружие? Оно при тебе? Покажи!
Капитан удивленно смотрит на нее.
П.: - Покажи, я хочу его видеть.
Касли медленно расстегивает кобуру, достает револьвер и протягивает ей. Патриция с любопытством рассматривает его, заглядывает в «барабан», пересчитывает патроны, потом смотрит на капитана через дуло и шутливо произносит «Пуф-ф»! И, вдруг, что-то затеяв, дьявольски улыбается.
П.: - Ты говорил, что любишь меня больше жизни?
Он радостно трясет головой.
П.: - Тогда сыграй в «русскую рулетку» – говорят, занятная игра. Так что, сыграешь?
К.: - (Дрогнувшим голосом) – Но я думал, что…
П.: (Властно) – Что думал? Думал, что я не потребую такого доказательства? Так что?
Капитан с трудом сглатывает слюну, облизывая потрескавшиеся губы.
К.: - Я согласен. Но… неужели прямо сейчас? Я так ждал этой встречи, через столько прошел, чтобы… Может?..
П.: - (Истерично кричит) Нет, Это потом.
Капитан берет револьвер, вытаскивает из «барабана» пять патронов. Патриция хватает его за руку и сильно сжимает, отрицательно покачивая головой.
П.: - Нет, только один (показывает пальцем «1»).
К.: - Это не по правилам, так не играют!
П.: - Судьбу не обманешь. Ты должен вытащить только один патрон. Согласись, с моей стороны это более, чем великодушно.
Видно, как у капитана дрогнула рука, а на лбу выступил пот
К.: - Где?
П.: - Да прямо здесь.
К.: - Ты действительно этого хочешь?
П.: - Ты трусишь?
К.: - Поцелуй меня.
П.: - После.
К.: - А вдруг этого «после» не будет?
П.: - Значит, не судьба.
К.: - Ты… ты не…
П.: - Не человек? Мне об этом уже кто-то говорил. Он был таким славным, но, вот незадача: секционный нож угодил ему прямо в аорту! Радостная смерть. Но не будем терять время.
К.: - Ты жестокая!
П.: - А ты трус!
К.: - Нет, я не трус, просто я люблю тебя.
П.: - Кому нужна любовь труса?
К.: - Нет, нет, я буду… Буду! Мне немного не по себе. Мне страшно – это же казнь!
П.: - Да, и ты ее заслужил.
Капитан тяжело поднимается с колен, нетвердой походкой выходит на авансцену, то и дело в надежде оборачиваясь. Патриция с непреклонным видом следит за ним. Капитан останавливается, исступленно крестится, проводит барабаном по рукаву кителя, зажмуривается, прикладывает дуло к виску и резким движением спускает курок. Звучит сухой щелчок, наступает звонкая тишина. Касли с недоверием оглядывается по сторонам, ощупывает висок и радостно смотрит на Патрицию. Из его глаз текут слезы, при этом он по-детски смеется.
К.: - Значит, это судьба?! Теперь мы вместе навсегда?! Зачит, теперь ты будешь моей? Слышишь, Патриция, навсегда!
П.: (Шепотом с раздражением). - Ничего это не значит.
Капитан от радости прыгает на одной ноге. В этот момент на сцене молча появляются военные. Они хватают его за руки и уводят вглубь сцены, но он по-прежнему смеется. На его груди разрывают китель, срывают погоны, ломают шпагу над головой. Караул выстраивается, звучит барабанная дробь, доносятся отрывистые команды, солдаты берут его на прицел. И тут он осекется, лицо перекашивается гримасой ужаса, но не от вида нацеленных на него стволов, а оттого, что позади солдат стоит Патриция: она медленно поднимает револьвер и целится ему в лицо. Раздается нечеловечский вопль, обрываемый звуком выстрела, не ружейного, а одиночного револьверного. Сползая по стене, он валится на землю, а солдаты удивленно переглядываются, посматривая на свои, так и не выстрелившие ружья. Сцена погружается в темноту».
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Вчера он позвонил мне на дежурство! Впервые! Может, был пьяный? Такой счастливый… Сказал, что написал пьесу и хочет, чтобы мы прочли ее вместе. Я согласилась. Он пришел ко мне домой, достал стопку листков и протянул с радостным видом. Я начала читать, пытаясь представить, как вообще можно играть написанное, тем более, что у Маслова почти все непонятное. Он сидел рядом на диване и… вдруг, притянул меня к себе, перевернул на живот, стянул все, что было и… мы скатились на пол. Какая там пьеса: у меня сердце из груди чуть не выскочило, снова пришлось зажимать рот руками. Но этим все не закончилось. Он поставил меня на диван, упер в стенку и попытался войти, но не в привычное место, а… И тут я как заорала от страха и боли! Действительно было больно, я никогда ни с кем так не пробовала. Он поцеловал меня в шею, что-то прошептал на ухо и медлено-медленно все же добился своего! Боже, почему я всего этого не знала?! Мне даже стыдно, что я – замужняя рожавшая женщина не знаю многих вещей. И оргазм настолько необычный, жуткий, когда забываешь, что с тобой происходит и на каком ты свете. А потом было стыдно, а вдруг у меня что-то не так. Он снова что-то шепнул на ухо – я не понимала ни одного слова, - вышел в душ и вернулся уже одетым. А я лежала в той позе, в которой он меня оставил: вся истерзанная и счастливая. Ощущение, будто я снова девушка, а он – мой первый мужчина».
***
После создание Пресвятым первого человеческого существа, Адама, Он сказал: “Нехорошо, чтобы Адам был один” (Быт 2:18). Он создал женщину, тоже из праха и назвал ее Лилит.
Они немедленно побранились. Она сказала: «Я никогда не лягу под тебя!
Он сказал: «Я не лягу под тебя, а лишь сверху тебя. Тебе быть пригодной (готовой) быть подо мной, и мне сверху тебя».
Она отвечала: «Мы оба равны, потому, что мы оба из праха (земли)». Никто из них не слушал другого. Когда Лилит поняла, что произойдет, то произнесла Невыразимое Имя Бога и улетела прочь.
Адам же вознес свои молитвы Творцу, говоря: «Владыка вселенной! Женщина, которую Ты дал мне, улетела от меня». Немедленно Всевышний, Благословенно Имя Его, послал трех ангелов за ней.
Всевышний сказал Адаму: «Если она вернется, то все хорошо. Если она откажется, то должна будет примириться с тем, что сто ее детей будут умирать ежедневно.»
Ангелы пошли за ней и достигли ее в море, в мощных водах, где суждено было пропасть египтянам. Ангелы сказали ей Божье слово, но она не захотела вернуться.
Алфавит Бен-Сира (23а-b)
***
«Ноябрь, 1991 г.
Вот уже больше трех лет, как мы близки с Ло. То бросаемся в объятия друг друга, как голодные звери, то разбегаемся надолго по своим норам. Стоит только привыкнуть и тут же следует расставание, иногда надолго. Нет, я не думаю о ней постоянно, но уж если вспомню, то… А вдруг, она и есть моя половина, половина моего «Я»?! В последнюю встречу мне показалось, что мы стали чем-то единым, а ведь начиналось все так несерьезно. Все наши встречи – одна нелепей другой! - Ло помнит также хорошо, как и я. Что с нами будет?»
***
Сейчас – 25 ноября, 2002 года, когда после двухнедельного перерыва я засел за продолжение этого романа, позвонила Она. Уже восемь дней, как мы расстались и переживаем, быть может, одну из самых драматичных страниц жизни. Впрочем, до этого мы еще доберемся, а пока – назад, в прошлое!
***
Уже тогда я заметил весьма странную закономерность: как только мы затеваем с ней нечто - будь то постановка, съемки, отправление рукописей в издательства – все обращается в прах! Даже Ло обратила на это внимание:
- Может, я приношу тебе неудачу?
- Плевать! Все равно прорвемся!
Курю в ординаторской с коллегой. Разговор, как обычно, уперся в женскую половину персонала и в их детородные органы.
- А как тебе Лолита из патологии?
- Лолита? Ничего себе… Азартная.
- У тебя что… с ней было? - Слышу, как дрогнул мой голос.
- Пару раз.
- Хорош гнать-то! - А у самого сигарета в руке вибрирует.
- После дежурства пригласил ее попить шампанского домой.
- Ну и?..
- Супер! Правда, один раз жена чуть не застукала. С тех пор все – она не хочет.
- Жена?
- Нет, Лолита.
- Я бы тоже не хотел… А… когда это было?
- Фиг его знает. С месяц, кажись. Что ты так напрягаешься? Можно подумать, ты с ней не спал!
- Нет.
- Пизди больше. Мне акушерки рассказывали, что у вас с ней роман был или есть.
- Наверное, был.
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Всю ночь не спала. Сначала ворочалась, потом сидела на кухне и курила, потом снова легла и думала о нашей будущей жизни. Как он будет меня любить, снимать во всех фильмах, описывать в романах, брать с собой в командировки… А я… Я буду его любить, ведь только теперь поняла, что это такое, когда тебе никто больше не нужен (кроме Насти, конечно!). Но почему он ни разу не признался мне в любви? Почему он вообще не заговаривает о нашей будущей жизни, о совместных планах? Мне все говорили, что «богема» и «творческие личности» – большие эгоисты и любят только себя, а на других им наплевать! Но он не такой! Может, стесняется первым заговорить об этом? Тогда нужно, чтобы такой разговор затеяла я. А вдруг он испугается ответственности, или подумает, что я его силой?.. Так и не заснула, проплакала до утра, а потом мне вдруг жутко захотелось кушать, и я съела полную тарелку плова».
***
- Алло! Только прошу тебя, не бросай трубку как маленький ребенок! Я уже извинилась перед тобой, чего же ты еще хочешь? Ты – страшный человек! Ведь у нас все было так хорошо, и вот, пожалуйста, на ровном месте… Все эти дни я знаешь о чем думала? Только подожди, выслушай меня! В этом мире все неправильно, все! Очень близкие люди расходятся из-за такой ерунды, что через неделю уже не вспомнят, отчего именно. А за эту неделю они становятся такими чужими и далекими, что им опять приходится начинать все заново, чтобы вернуться хотя бы к исходной точке. Но и это не всем под силу! Тебе ведь тоже плохо, да? Ну не молчи! Я знаю, я это чувствую, что тебе хреново, тогда почему мы изводим друг друга? Почему? Все эти дни я вспоминала лишь хорошее, хотя, сначала пыталась вспомнить только плохое – тогда легче забыть человека. А оказалось, что плохого-то у нас почти и не было. По крайней мере, я ничего не вспомнила. Ты слушаешь меня? И еще я подумала, нет – точно знаю, что Такое уже не повторится ни у тебя, ни у меня. Никогда! Знаешь, как страшно! Тебе-то легче – ты можешь с головой уйти в себя и даже извлечь какую-то пользу из всего, что произошло. Напишешь еще одну главу в свой роман, наверняка над ней все будут рыдать, но ведь я-то живая! Понимаешь ты это или нет? Я живая и мне очень-очень больно! Пусть я - эгоистка, но живая… пока еще. И нечего надо мной проводить свои садистские эксперименты ради того, чтобы потом кто-то рыдал над твоим романом и моей… жизнью! Ты еще хуже меня! Ты такой же эгоист, еще больше! Я ведь живу тобой, живым, а ты… ты наблюдаешь за мной, как за подопытной бабочкой: вот она счастлива, на седьмом небе, а вот грустит, вот меняет крылья, а сейчас крылышки загорелись – ей больно и она кричит! Вместо того, чтобы потушить их, подуть на ожоги, ты все тут же тщательно записываешь в свой журнал наблюдений лишь для того, чтобы потом такие же «естествоиспытатели» смогли оценить строгость эксперимента. Ты не думай, я не плачу – я уже все выплакала. Мне жаль ту бабочку, которая попала в твой микроскоп и обожгла крылья. Она же живая и привыкла надеяться на тебя: ты всегда придешь на помощь, поможешь, спасешь, отвратишь беду! Но ты не такой! Ты наблюдаешь за каждым ее вздохом и скрупулезно фиксируешь в свой журнал жизни, точнее, в журнал смерти! Никакой роман не стоит стольких мук героев… меня! Подумай, пожалуйста, об этом и… обо мне. Я ведь просто люблю тебя! Счастливо…
***
“…Моногамия, даже если брать в общем лучшие случаи, все же приводит только к невыносимо скучному супружескому сожительству, которое называют семейным счастьем”.
Фридрих ЭНГЕЛЬС
***
Логическим продолжением романа в письмах стал вполне реальный роман с Лекой. Она все чаще стала приезжать ко мне на побывку, а потом перевелась в Днепропетровский театр оперы и балета, «чтобы быть поближе к Севастополю». Близость Севастополя однажды превратилась в нашу близость. Я метался, пытаясь сделать выбор между кажущейся верностью одной и явной блудливостью другой – эффект Лилит и Сары! Хотелось полюбить ту, которая любит тебя, но и забыть Ло я не мог. Так и жили… Я не мог сделать выбор, но и никто из них не собиралась уходить из моей жизни.
***
Заполночь. Сижу в своей добровольной тюрьме и пытаюсь что-то сочинять. Балкон настежь, а за окном – ранняя осень, убаюкивающий дождь, темное небо и одинокий фонарь под домом. Не хватает аптеки!!! «Аптека, улица, фонарь…» Я один и поэтому не хочу спать. Когда я не хочу спать, то я слушаю Баха, пью кофе – идиот, ведь пол-второго! – и делаю вид, что думаю. А когда я делаю вид, что думаю, то сразу же начинаю делать вид, что пишу. Соседи, в общем-то, не приветствуют стук печатной машинки после двенадцати, но, похоже, смирились и терпеливо дожидаются, когда я стану обладателем какой-нибудь престижной литературной премии, о чем я всех заблаговременно предупредил в устном виде. К тому же, после некоторого времени к печатной машинке под ухом привыкаешь, как к снотворному – проверял на всех своих многострадальных женах – и заснуть без нее практически невозможно!
Итак, я пишу, что примиряет меня с жизнью, с осенью, с дождем, с одиночеством и даже с Бахом.
«Меня окружила стая бездомных пекинесов… Не знаю, чем бы все это закончилось – ведь у них острые зубы пираньи! – если бы я не взял с собой на прогулку флейту. Флейту Крысолова. Я же – Крыса! И вот веду я за собой прочь из города эту счастливую стаю Му-Му, издающую «Звуки Му» поближе к водоеМу-Му (в моем случае, к ЧерноМу морю), а сам плачу. Причем за всех! Все прохожие укоризненно смотрят на меня и в один голос требуют, чтобы я «не водил Му-Му». А я веду. Чувствую себя пророком всех пекинесов. Лет на сорок, не более. Чем ближе к водоему, тем грустнее становится всем… Распускаю пекинесов по местам постоянной дислокации. Водоем остался невинным – пригодится воды напиться! Впрочем, она же совершенно соленая от слез тех, кто прошел этой дорогой прежде, но не под моим началом.
А вдруг это не сон?! Или, наоборот, сон в руку. Если сон в руку, то куда же, простите, член? Нет уж, лучше член в руку, чем синицу в небеса. А сон – в ухо. Тудыть его в качель! Там его место. Сон отца Гамлета, причем, в летнюю ночь! «Что в этом смертном сне приснится»? Небось, «не рокот космодрома», а трава. Трава забвения! Незабвенная ты моя трава! А как же мать родная, не забудешь? Не забуду мать родную! Буду «здрассте» всем говорить. Эвона ты какой разговорчивый… «Поговори с ней». О чем с ней говорить?! С ней и поговорить-то не о чем. Вот и поговори ни о чем. Все разговоры – ни о чем! О чем это я? О «Ни-О-Чем». Поговори мне еще! А можно я попишу еще? Кого попишешь? Кто под горячую руку попадется, того и попишу! Кстати, отчего это у тебя такая рука горячая? От члена что ли, который в руке или оттого, что сердце холодное? Холодное сердце – любимая холодная закуска для ЧеКистов. Но они еще обожают Горячий Разум и Чистые Руки. Тьфу, извращенцы эти твои ЧеКисты! На самом деле, никакие они не ЧеКисты, а сокращенные Чай-кай-Шисты. Сокращенные или уволенные? Все одно – фашисты. И те, и другие, и третьи? Все фашисты? А третьи кто? А фиг его знает, давай спросим: третьим будешь? Ты это кому? Эвенку. Я не эвенок, я – ненец! Эвона как - ненец! Один хрен – ненецко-фашистская гадина! Да вы, батенька, националист! Да, а вы тут понацепляли свои нецки и думаете, что вам все дозволено?! Ненеция – для ненцев! А Венеция? Для венцев? А Коми АССР – для «коми»? «Освободите Коми - два»! Возвращается? И не уходил никуда со времен Ермака. Так что с Венцами, звонят, волнуются, телеграфируют ежеминутно, поссать не дают… «Отправляйте депешу: «Венцам – Штраус!»» И все? Думаешь, мало? Ненцам – ненецкий округ, а венцам - танцевать до усеру? Неправильно все это! Нет правды на Земле, как нет ее на Марсе. Почему это ее нет на Марсе?! Там нет жизни. Нет правды – нет жизни. Ага, а у нас – наоборот: «Правда» есть, а жизни… Молчать! И на Марсе будут яблони цвести! А нельзя ли наоборот: у нас будут яблони цвести, а у них – «Правда»? И вправду, можно? Можно, но деньги – вперед! Так все деньги у партии… Тогда устроим замечательную парти на деньги партии. Ни хера себе, это же сколько выпить придется?! Я – пас! Два паса! Вист. Два паса – в прикупе путевка в Сочи. Опять пить?! Третий пас. Кому? Могильному, кому еще можно пас давать?! Так он за океаном! Редкий пас долетит до середины океана. Ничего, пас не долетит, долетят ракеты. Туда и обратно могут долететь! Нет уж, пусть остаются, отдыхают после перелета. Чкалов не отдыхал: туда и сразу обратно. Так он по нужде летал. Нуждался что ли? По маленькому, точнее – помаленьку… Но ведь это нам разум дал стальные руки-крылья! Нет, нам дал только стальные руки, а крылья - Советам! А Советы не опухнут: им и вся власть, и Дом, и еще и крылья?! Лучше бы всю власть – сонетам, крылья – голубым беретам, а Дом – терпимости. Какое гадкое название, к этому явлению мы все должны испытывать нетерпимость. Да, но тогда и Дом – нетерпимости…»
Я бы писал и дальше, но, это никому не интересно читать. Проверял на своих родственниках. Маман была близка к вызову психиатрички, отец ничего не понял, но, на всякий произнес свое классическое: «Бирюльки»! С того момента Грохотам я вообще ничего не давал читать, даже завещание. Друзья тоже недалеко ушли от оценки моего «автоматического письма», но в комментариях были более лояльны. Барышни после прочтения тут же хотели либо кушать, либо… Я всегда выруливал на «кушать». Ибо после таких конгениальных выкидышей моего серого вещества, совокупляться не очень-то и хотелось. Парадокс?
***
- Привет, помнишь еще?
- Уже да.
- Тогда приглашай в гости.
- Когда?
- Да прямо сейчас.
- Вообще-то у меня Гриша, художник. Собираюсь сюрные слайды снять.
- Я не помешаю, я тихонечко.
- Стоп! Идея! Приходи, сниму вас вдвоем. Это будет еще круче!
Через полчаса вваливается как всегда довольная жизнью Ло. Поцелуи в коридоре, нежные объятия и разгорающийся огонь где-то внутри.
- Будешь позировать обнаженной?
- При Грише?
- Конечно. Это очень концептуально. Назову этот цикл «Помолвка в полном отсутствии Ее»! Каково?
- Тебе судить. Я ничего не понимаю.
- Гриша, это - Лолита. Лолита, это – Гриша.
- Ведь мы уже знакомились.
- Тогда начали.
- Где мне переодеться… раздеться?
- В той комнате. О, я помогу тебе грим положить. Гриша, мы быстро.
- Ты что, он же все услышит!
- Я музыку сделал громко…
- А-ах! Ничего себе «грим»!
Слайды получились изумительные: за столом перед пишущей машинкой сидит безумный одинокий мужчина в шляпе и в пальто, а позади него – эфемерная обнаженная девушка в фате. Они смотрят на меня, а я… плачу. Ведь этот мужчина – Я!!! А она – это Она! Такая же неуловимая и невидимая в жизни одинокого несчастного мужчины в шляпе и в пальто…
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Да, день ото дня не легче! Вчера напросилась к нему в гости, убежала с работы, а у него дома сидит художник - они собирались снимать очередной «сюр». И тут мой Маслов наглым образом предлагает мне позировать обнаженной в присутствии постороннего! Такого я в жизни не встречала: чтобы твой мужчина раздевал тебя же при посторонних! Муж постоянно следит, чтобы в компании никто не увидел лишнего у Лолиточки! А этот, наоборот: раздевайся, раз пришла, будем творить нетленку! Вывел в соседнюю комнату, я чуть не плачу, а он прижал меня к себе и говорит: «Маленький, ты что?! Это же искусство, а не жесткое порно. До него ты не доросла и, боюсь, никогда не дорастешь. Представь: сидит одинокий писатель, пишет на машинке роман и вспоминает свою единственную, которая умерла много лет назад. А он продолжает ее любить. Здорово?!» Мне ничего не оставалось делать, как подчиниться, так он, ненормальный, меня в этот момент еще и… А за стенкой сидит чужой мужик. Маслову все шутки, а мне было очень стыдно! Правда, потом, когда уже стали снимать, я вдруг почувствовала себя совершенно свободной! От всего, чему учили родители, что я видела до сих пор – мне было очень легко и необычно радостно, ведь рядом со мной постоянно был мой Маслов!
Когда вернулась на работу, Ленчик понимающе посмотрела на меня, фыркнула и предложила съесть лимон. А еще добавила: «Нет, определенно твой Маслов – гурман, он мне уже нравится, так что…» Пусть только попробует к нему подкатиться, я не знаю, что я с ней сделаю!»
***
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.