***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Ужас! Сегодня после работы увидела из окна троллейбуса Маслова: он о чем-то радостно разговаривал с какой-то девицей! По-моему, это танцовщица, которую он показывал на фотографиях и снял в своем фильме. Ничего особенного, кожа да кости! Подумаешь, ноги длинные. Так она еще специально надела короткие шорты, а на колено повязала косынку! Разве это самое главное?! Она же не сможет его любить, как я! Неужели он, дурак, этого не понимает? Еще она постоянно хватала его за руки, тоже что-то рассказывала, и оба при этом смеялись. Наверняка он с ней уже переспал, а Лолиту забыл. И пусть, ведь я сама решила его навсегда забыть! Почему же мне так грустно и обидно?»
***
Снова ныряю в далёкое прошлое... Стук в дверь моей ординаторской. Заходит. Вся светится. Я раскатываю губы: во, как соскучилась. Тут же понимаю, что не я являюсь причиной экзальтации.
-Ты же знаешь французский язык?
-Н-ну...
-Слышал, что в городе французы? Военные моряки.
-И?..
-Меня подружка пригласила сегодня вечером на банкет. Научи меня нескольким фразам для общения!
Мысленно представляю, как липкие волосатые руки французского боцмана ласкают её грудь, опускаются по животику вниз, под трусики, заставляя намокнуть «дупло», а потом... О, ужас! - она, стоя на коленях, делает ему минет за… флакон парфюма!
-Запомнишь?
-Нет, я лучше запишу. Диктуй!
И блокнотик не забыла, сучка! Ладно, получай! Диктую первое пришедшее на ум.
-«Бон суар, месье! Же не манж па труа жюр! Вуле ву мерд? Мерси боку, месье! Ке тю э ле дажурдуи. Ву не зублие Лолита! Жаме. Ву зет пети лидио! Но, вузет пети бит! А бьенто».
Смешно пыхтя, потенциальная обольстительница «лягушатников» тщательно записывает незнакомые слова в русской транскрипции. Потом работаем над произношением и ударениями. Грассирование у неё ни к чёрту, но, думаю, оно и не понадобится.
- Спасибочки. А как это переводится?
- Идиоматические выражения, означающие невероятную радость от общения.
- Всё равно не поняла. Темкаю. Все, побежала! Счастливого дежурства!
- Удачной вечеринки с «лягушатниками»!
Что произошло на вечеринке, я до сих пор не знаю, но со мной не разговаривали почти две недели. Очень надеюсь, что минет боцману обломился!
***
Однажды я совершенно случайно придумал аутотренинг для тех мужчин, кто непременно хочет на ком-нибудь жениться. Хотят все, но не все получают именно то, что хотели!
Итак, базовое упражнение: станьте на людной улице где-нибудь в сторонке и наблюдайте за проходящими мимо половозрелыми особями противоположного пола. При этом, взвесив все «за» и «против», считайте, со сколькими из них вы смогли бы провести час, день, ночь, день и ночь, день, ночь, да еще и утро, неделю, месяц, год. Другим участком головного мозга отметьте, скольких вы хотели бы взять в жены. Статистика – штука нервная, она не потерпит подтасовки и инсинуации. Поэтому рекомендую не лгать самому себе! Не знаю, какой индекс получится у вас после тестирования, но у меня наилучшая (для женщин!) пропорция выглядела как 37:1. Отсюда я сделал далеко идущий вывод: моя врожденная полигамность (блядство, как Ло это называла!) не способствует созданию крепкой ячейки общества. Вскоре я с этим смирился, а потом даже стал находить множество положительных моментов в сложившихся реалиях. Кстати, я считаю отчасти виновным в этом недоразумении судью Бурчуладзе, который председательствовал на моем первом бракоразводном процессе. После долгих и утомительных вопросов к обеим высоким разводящимся сторонам, он, наконец, изрек:
- Ваш брак считается расторгнутым!
Я торжественно пожал руку своей, еще пять минут назад действующей супруге, и пафосно заявил:
- Да здравствует советский суд – самый гуманный суд в мире!
Бурчуладзе угрюмо посмотрел на меня и буркнул:
- С таким отношением к браку вы, Андрей Николаевич, никогда не сможете создать семью.
- И тьфу-тьфу-тьфу, - ответил я.
Вот и получается, что именно судья Бурчуладзе предсказал мне пожизненное холостяцкое положение. Не знаю теперь, благодарить его или, наоборот, подать в суд? Кстати, спустя несколько лет, я принимал роды у его жены! Парадокс или закономерность?!
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Позвонила и напомнила, что у нас годовщина первого… знакомства (сам бы ни за что не вспомнил!). А он так запросто: приезжай, я приготовлю тебе сюрприз, но… только одно условие: ты должна быть без трусиков. Чокнутый! Я пообещала, ехала как дура, через весь город в короткой юбке без… трусиков!!! Он – извращенец!
Встретил меня на остановке, поцеловал и подарил букетик полевых цветов, а в них – листок бумаги со стихами! Сказал, что идем праздновать в «Чебурешку», и повел меня через парк. Вокруг мамаши с колясками, пенсионеры, просто люди гуляют, а мой Маслов садится на лавочку и меня сверху усаживает. Потом как-то ловко раз и - там! Ужас! Ведь вокруг люди, и мне казалось, что все они видят и понимают, какая Лолита проститутка! Замужняя женщина со своим… Масловым в людном месте среди бела дня! Сказал бы мне кто, что такое бывает – ни в жизнь не поверила бы! Но в какой-то момент я забыла, что все при народе и три раза подряд… Я за себя тогда не ручалась, может и орала! Когда открыла глаза, Маслов необычно посмотрел на меня, поцеловал в губы и прижал голову к себе. Мы долго так сидели, а когда я стала подниматься, из меня как хлынуло: и его и мое! Даже не успела выхватить салфетку. Он подставил ладонь и… слизнул половину, а вторую половину пришлось облизать мне! Он бы не отстал, я знаю! А вокруг люди!!! А у меня внизу живота - словно раскаленный шар! Вот, извращенец, невинную девушку всяким гадостям учит. Я ведь могу и привыкнуть, что он тогда будет делать?!
Мы ели чебуреки и пили шампанское. Я сидела и думала только об одном: вот оно, мое счастье, и другого мне не надо! Я чувствовала себя по-настоящему счастливой! Только об этом я уже не стану рассказывать ни Ленчику, ни кому-либо еще – сглазят, или станут завидовать. И, вообще, это наша личная жизнь, никого туда нельзя впускать. Маслов, спасибо тебе! Я тебя..! Но ты – дурак!»
***
“Как знать, что у женщин на уме? Они так легко принимают условия игры. Порой, когда, обнаженные, они рассматривают себя в зеркало с ног до головы, на их лицах читается такая трезвая, холодная оценка собственных возможностей совращения, какая и мужчине не под силу”.
Мишель УЭЛЬБЕК.
***
На выходе из универмага лоб в лоб столкнулся с «нашим мужем» – узнал его по Насте, которую он так трогательно держал за руку. Приятный светловолосый парень со смешным близоруким прищуром. Подумал, как ему не повезло с женой: такие не ждут из морей! Захотелось подойти и предложить выпить. Но зачем разрушать дружную семью моряка?!
***
Все как-то забываю рассказать о своем Ангеле! Ангел – белый и черный – есть у каждого, однако, мы их так редко вспоминаем, а зря. Так вот, мой Белый Ангел живет у меня на правом плече, и зовут его (или ее?! Ангелы, кажись, бесполые)… Аннуш. Не знаю, откуда я это знаю – так показалось! Конечно, подопечный ему достался не самого лучшего розлива, но ведь ангелы не выбирают. Мы достаемся своим ангелам по разнарядке, по распределению, а уж потом решают: повезло им с нами и нам с ними, или нет.
Думаю, что Аннуш со мною намаялся, глотнул слез, натерпелся горя… И все же не покинул меня и мужественно переносил и переносит все невзгоды. Спасибо тебе, мой маленький и миленький! Я исправлюсь, и ты перестанешь грустить вместе со мной. Однажды я стану «богатым и знаменитым», и мы с тобой заживем ангельской жизнью. Я буду тебя водить в боулинг, в клубы, на концерты, на спектакли… Вообще-то, на концерты и спектакли я вожу тебя чаще, чем другие, так что грех жаловаться! Уж спектаклей ты насмотрелся в своей жизни выше крыши. А то хочешь за город на пикник? Впрочем, шашлыков ты тоже натрескался. Что еще могу предложить? Давай в сауну с «козами»?! Ведь у «коз» по идее тоже есть ангелы и тебе не будет скучно. Вижу, что перспектива сауны тебя не греет, хотя там бывает очень жарко. Тогда не знаю. Хочешь, давай вместе вломим Черному, благо, он всегда неподалеку, за моим левым плечом. Хотя, чисто по-человечески, его тоже жаль: сидит нелюдимый, угрюмый, одинокий и без всякого удовольствия делает нам с тобой гадости. Все, сдаюсь. Придумай что-нибудь сам, прояви инициативу! Могу предложить коньяку, но тебе нельзя – печень, знаешь ли. О, придумал, я напишу о тебе эссе и навеки сделаю твое имя - Аннуш - бессмертным! Н-да, понимаю, ты и так бессмертный… Прямо замкнутый круг какой-то. Ладно, не грусти, я что-нибудь придумаю. Могу тебя женить или… выдать замуж?! Хер его знает, я запутался!
***
Странно устроена человеческая память: быстро забывается негатив и долго помнится светлое, доброе, смешное! Вся реанимация с ее ежедневными кошмарами почти забылась (правда, по ночам иногда еще просыпаюсь в холодном поту оттого, что кто-то из моих больных «уходит», а я бессилен!), зато все жизнеутверждающие эпизоды всплывают в ярких деталях, будто все происходило вчера.
Ночь. Сижу в ординаторской и пью кофе. В отделении четыре человека: два послеоперационных, беспроблемных; еще один – ожоговый, бесперспективный и больная с острым отравлением – моя война. Эту женщину мы целый день «пользовали»: гемосорбция, «искусственная почка» – до жопы! Мочи нет, состояние крайне тяжелое, кома. Очень смахивает на вариант «Сушите весла»! А жаль - молодая баба. Несчастная любовь, истерики, измена, ревность, стакан уксуса – всем привет! За редким исключением показательного суицида у пятнадцатилетних, женщины более легко и решительно расстаются с жизнью, чем мужчины. Только не моментально, и не тайком, а на виду, чтобы всем стало стыдно!
Молодец, блять, уксус что надо, да и дозняк подходящий: ожоги гортани, пищевода, желудка и приятный бонус – острая почечная недостаточность! И вот лежит эта голая роскошная бабища, умудряющаяся быть красивой даже с торчащими изо всех щелок трубками и катетерами, и медленно, но верно умирает. За нее дышит аппарат и, очень на то похоже, что она скоро отдуплится, несмотря на все современные технологии и методики. Все-таки, когда Тот создавал женщину, то не подумал, что она будет нелепо сочетаться с уксусной эссенцией.
А я теперь сижу и думаю о том, что эта женщина могла бы быть счастливой с другим, быть любимой, рожать детей, растить их, стать бабушкой, и тут…
Стук в дверь.
- Андрей Николаевич, последние анализы из лаборатории, - ну почему медсестры летом надевают халаты на голое тело?! Стараюсь сосредоточиться на результатах – они говеные. Если не случится чуда, то завтра-послезавтра, этой женщины не станет. – Кофе так вкусно пахнет…
- Хочешь кофе? Ничего, что уже третий час?
- А мне все равно до утра.
- Ну идем в «почку», я заварю тебе фирменный – «Тревожное чувство».
- Мне ваши сестры про него рассказывали.
- Вот, ябеды! Я им завтра устрою.
Готовлю кофе, пока сестра обходит больных. Вроде все спокойно, хотя, со мной дежурить в ночную смену мало кто соглашается – по их мнению, я притягиваю работу. То военный самолет грохнется на посадке и реанимация госпиталя, не справляясь с поступлением, отправляет полутрупы к нам; то троллейбус перед самым Новым годом ебнется в столб… Сам ни минуты не сплю и сестры, естественно, тоже. Но они-то утром сменятся и разойдутся отсыпаться по домам, а мне еще весь день пахать. Все равно мне нравится моя работа! Может оттого, что мне всего 26 лет, и Тот наградил лошадиным здоровьем? А, может, оттого, что мне нравится соперничать с Тем: Он говорит: «Нет!», а я огрызаюсь: «Посмотрим!»
Сестра возвращается, и я протягиваю ей маленькую дымящуюся чашку.
- Ух ты! Действительно – «Тревожное чувство». Где вы научились так готовить?
- Арабы в институте поделились родовым секретом.
- Да?
- Да.
Она наклоняется, чтобы поставить чашку на столик, а я вынужден лорнетировать ее налитые груди с неправдоподобно-длинными сосками. Она смотрит на меня и в этом взгляде абсолютно все, что мне надо знать о женщинах. Я подхожу и обнимаю ее за тончайшую талию, потом целую волосы, пахнущие пенициллином – мы все здесь пропахли каким-нибудь мерзким запахом, - но именно сейчас пенициллин пахнет в тысячу раз лучше, чем самый изысканный парфюм!
Она сама скидывает с себя халат, потом сдирает с меня операционное белье. Мы даже не гасим свет и не закрываем дверь. Сестра проворно разворачивается и наклоняется, упершись руками в кафельную стенку. При этом ее тело становится похожим на упавшие песочные часы. Она едва сдерживает крик, лишь стонет и что-то шепчет – слов не разобрать. Плевали мы на смерть, которая ходит по коридору через стенку! Срать мы хотели на то, что она может зайти и помешать нам! Пусть знает, что есть на свете люди, которые ее не боятся, более того, мешают ей по-крупному, срывая все ее планы. Мы делаем это лишь для того, чтобы она знала: по крайней мере, два человека в этом здании именно сейчас имеют ее во все отверстия и стонут от пьянящего чувства победы над ней! Пусть и короткой.
А потом эти люди снова будут сидеть над умирающими, менять им «капельницы», отсасывать жидкость из бронхов, переливать кровь, расстраиваться, что нет мочи.
Потом они пойдут в курилку, и будут молча курить. Потом она задерет халат, и все повторится, только с еще большим чувством! А утром она сдаст смену и пойдет к себе домой. Или к мужу. Или к другу. А я останусь, чтобы снова подключать «искусственную почку», приговаривая как заклинание: «Прорвемся, не бзди! Ты только не бзди и немноженько мне помогай»!
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Вчера у него был «родительский день» и я пригласила их с дочерью в гости. У него тоже дочь, - она на четыре года старше Насти, - и зовут ее Александра, хотя, он называет ее Санча! У него странная привычка всем давать свои собственные имена. Я угостила их чаем и пирожными, а пока девчонки игрались в комнате, мы аж два раза успели! Это при том, что двери не закрываются и в любой момент..! Маслов первый обратил внимание, что они так похожи друг на друга, словно сестры, а я чуть не заплакала, представив на секунду, что они - мои дочери, наши с Масловым! А потом у нас родился бы сын… Я готова ему рожать столько детей, сколько он захочет, но, видимо, дети его не интересуют. Нет, он трогательно заботится о Санче, по выходным она живет у него, он сам ей готовит, стирает, купает, играет, но постянно думает о своем «сюре»! Такие мужчины не бывают хорошими мужьями. Но я и не хочу «хорошего мужа», я хочу Маслова со всеми его «тараканами в голове». А с детьми я и сама бы управилась. Жаль, что в нашей жизни многое уже произошло… порознь. А, может, наоборот, хорошо?!»
***
“Здесь пахло родовою кровью
и все держалось лишь на том
что жалость путали с любовью,
с необходимостью потом
свыкаясь…”
Александр ПЧЕЛИНЦЕВ.
***
И в это же время меня познакомили с красивой восемнадцатилетней балериной по имени Елена. Ее привел мой приятель Илья - породистый двухметровый еврей, который, ко всем своим достоинствам, еще и учился на 3 курсе сценарного факультета ВГИКа! Они пришли ко мне на дежурство после спектакля. Я провел их во вторую ординаторскую, где мы с удовольствием пили кофе. Они весело обсуждали премьеру и всячски издевались над слабенькими актерами, а я по-хорошему им завидовал: «Кто-то на премьеры ходит, а кто-то должен гадить по-крупному этой редкостной пизде с косой в руках»!
«Хорошо смотрятся, да и интересы в жизни будут совпадать», - подумал я и безо всякого пригласил их на следующий день к себе домой. Кофе, немного коньяку, слайды, фильмы, стихи, треп об искусстве, в котором я до сих пор ничего не смыслю.
Чтобы произвести неизгладимое впечатление на свою спутницу, Илья предложил писать стихи в четыре руки. Наверняка был уверен, что на фоне меня будет выглядеть Хармсом. Меня харило, но я понимал, что ему обязательно надо утвердиться в глазах балерины, чтобы она оценила его гениальность! Ладно, мне ничего не стоит, а ему приятно. Я глотнул коньяк и достал машинку:
«Поехали»! «Но это невозможно –
Пути размыла талая вода»
Я путаю все слоги – «Бронетемкин»
«Поносец», прочая фигня…
Чернь выела сердцевину сердца
Сделав его черным, как Быль
Чернобыль… Социальность прочь!
Я пьян и чист, как в операционной
Как пудра на столе в гримерной
Как заблудившаяся ночь.
От нас руки прочь!
Наркомы духа и всякая сволочь!
Над Корсунью старинный дух мой светлый
И путь мой чист и ясен как слеза
Как неродившаяся гроза, разъединяя телеса
В один конец купив билеты
Пусть время ТИК. Пусть время ТАК:
Все пустяки. Я смертен.
Я смертен, твари! Боже милый мой!
Как больно. Принять кинжал – смирительную блажь
Но полночь, поздно.
Полно Вам, глумившимся над миром
И возвышаясь над Памиром
На мавзолее скользких тел
Творить бесправье, злые коммуня… Чу!
Социальность прочь – ночами я мечтаю о Париже
И сквозь сегодняшний туман я, я, я… вижу
Горящие в огне тела, и зеркала, и зеркала!
Ах, полноте, вот револьвер, он нас рассудит
И мы, поехавши рассудком,
Стучим в чужую дверь
В надежде, что откроют и улыбнутся: Боже, сэр?!
А по какому телефону вы звоните?
Так что ж молчать? Ну, говорите!
Я не могу, нет больше сил
Я УМИРАЮ!
Господи, неужели такой бред может как-то заинтересовать юную особу?! Н-да, барышни, я был о вас лучшего мнения.
Через два дня мы провожали Илью на московский поезд. А еще через три уезжала в Свердловск она. Перед отъездом это невинное создание спросило: "Что мне делать?" Интересно, кто именно в тот момент дернул меня за яйца так сильно, что я процедил:
- Мой руки перед едой и пиши мне письма. Каждый день!
Красиво я пошутил?
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Маслов вообще помешан на всем французском, даже язык изучает! Наверное, из-за извращенности французов. На днях пригласил меня к себе на «фотосессию», сказал, чтобы принесла с собой черные чулки и ночную рубашку… Пришлось оббежать подруг, чтобы достать необходимое.
Я должна была стоять в чулках и рубашке на голое тело со спавшим плечиком. В одной руке – дымящаяся сигарета, а во второй – рюмка коньяка (настоящего!). По роли я должна была быть невыспавшаяся, со взъерошенными волосами, с синяками под глазами – точно ненормальный! Почему не сфотографировать меня с прической, с приличным макияжем, в красивом платье? Сказал, что это – мещанство, а ему нужен образ девушки, которая стоит почти нагая посреди большой площади за пустым столиком, под моросящим дождем, только из постели. Вокруг нее снуют удивленные пешеходы, поглядывая на девушку, как на сумасшедшую. Все они под зонтиками, перепрыгивают через лужицы, ежатся от холода. А она ни на кого не обращает внимания и рассеянно улыбается, глядя на зрителя… У Маслова все не как у людей! Может, за это я его и люблю? Устала повторять себе одно и то же: никогда не встречала такого человека. Мне с ним так хорошо, иначе бы не соглашалась на все это бесстыдство!
После съемки он стал нежно меня целовать и, ничего не снимая, так безумно терзал меня, что я думала – умру! А ночью (в одиночестве!) снова и снова вспоминала все произошедшее. Что он со мной делает? Почему я это позволяю, ведь я не была такой?! Или я становлюсь взрослой женщиной? Все знакомые, говорят, что я сильно изменилась, стала еще более красивой, но – по-другому. К чему все это приведет? А вдруг, я сойду с ума? Не могу себе этого позволить, ведь у меня Настя! Что будет с ней, если мать сойдет с ума?»
***
“Как в грамматике два отрицания составляют утверждение, так и в брачной морали две проституции составляют одну добродетель”.
ФУРЬЕ.
***
Спрашивается, зачем таким людям как я тратить время на чтение книг?! Все равно я ничего не запоминаю, как это получается у других, я не могу процитировать прочитанное уже через два дня. Я не помню всех имен братьев Карамазовых, трех сестер, содержание «Случай в зоопарке», либретто большинства балетов, эпизоды отсмотренных фильмов, имена актеров, даты рождения своих друзей и подруг. Видимо в моем «компьютере» слишком мало «оперативки» и он постоянно стирает все лишнее на ее взгляд. Получается, что лишним оказываются прочитанные книги, отсмотренные фильмы, спектакли, балеты, выставки, имена случайных знакомцев, внешность прекрасных незнакомок, даже мои собственные гениальные мысли! Хорошо, что в какой-то момент я стал скрупулезно записывать значимое в свои «бортовые журналы», благодаря которым, кстати, и случился этот роман! Я бы не вспомнил даже редкоземельное имя героини, не то, чтобы эпизодические персонажи. Конечно, все это можно было бы списать на быстропрогрессирующий старческий склероз, но получается, что прогрессировать он у меня начал лет так в двадцать пять!
У меня даже не получается стать плагиатором – я забываю чужие удачные сюжетные линии быстрее, чем могу записать их и придать хоть какую-нибудь литературную огранку. Поэтому приходится придумывать все самому, а разбросанные цитаты любимчиков – плод еще одной дурацкой привычки – очеркивать в книгах карандашом понравившееся выражение! «Друзья» говорят, что в этом я схож с Лениным!
Большинство знакомых перестало клянчить у меня книги, потому как, благодаря этим «заметкам на полях», они начинают вдумываться, что именно привлекло Маслова к этой фразе и, по их словам, попадают под мое влияние. А не фиг пользоваться моей библиотекой! Тем более, подолгу (иногда и с концами!) не возвращать взятый том.
Ситуация с моим книжным склерозом доходила до абсурда: открываешь наугад Кастанеда и понимаешь, что ты этого не читал! Каждая страница пестрит множеством пометок и отметин, но ощущение, будто это не я! Не я читал, не я подчеркивал, не я залил страницу каким-то липким говном… Тогда кто же?! Более того, читаешь как впервые. На хрена тогда за книгой были потрачены одинокие вечера и, тем более, ночи?! Да за это время я смог бы получить столько новых впечатлений от жизни, потом излить их на бумагу и дойти до того же, до чего доходили Ремарк, Фолкнер, Фитцжеральд, Маркес, Шоу, Толстой, Мюссе, Бокаччо...
В детстве (без принуждения) прочел всего Жюль Верна. Результат: помню только, что все приключения он сочинял, не слезая со своего парижского чердака! Или «чердака»?!
Дед выписал Конан Дойля, и, вслед за ним, в шестилетнем возрасте я вместе с Холмсом и Ватсоном расследовал зверские преступления. Сейчас помню только собаку Баскервилей с фосфорными глазами (да и то лишь потому, что в детстве обвел елочной краской добрые глаза нашей дворовой собаки) и змею, которой вломили прутом по ебальничку, отчего она вернулась и укусила хозяина.
А сколько потрачено времени на Соловьева, Чаадаева, Монтеня, Ницше, Шопенгауэра, Лосева, Сартра, Баха, Кафку, Канта, Фрейда!!! Чтобы убедиться, что после Библии «нет ничего нового под луной»?! Что жизнь – замечательная штука, если к ней именно так и относиться и, наоборот, она – полное говно, если находишь ее именно таковой?! Рано или поздно любой человек становится философом, однако, он об этом не догадывается, поэтому его не публикуют, не цитируют, не обсуждают. Вообще, литература – грандиозный развод! Самый верный способ убить наповал то самое время, которое вы с успехом могли бы посвятить изучению Жизни вообще на примере собственной. К тому же, получается несправедливый перекос: я-то их читал, что-то запомнил, кого-то цитировал, а вот они, в большинстве случаев, меня не просто не читали, - они даже не догадывались о моем существовании! Представляю, как Алексей Толстой спрашивает у случившегося рядом Булгакова: «Миша, как вам последний роман Маслова? Что?! Не читали? Кошмар! Да это же, знаете ли, новая струя, новая тенденция, новая литература! Очень рекомендую. Правда, мой экземпляр сейчас у Катаева – мерзавец, зачитал до дыр! Вернет, дам. Настоятельно рекомендую. А то вы, батенька, все ностальгируете по прежнему порядку, а у Маслова никакой политики, никакой религии – сплошь человеческие трагикомедии. Вот у кого поучились бы, Миша! Хватит уже этой, знаете ли, белогвардейщины, наркоты и церковщины!»
Или, к примеру, Зигмунд пишет Цвейгу: «Спасибо за Ваш визит. К сожалению, обстоятельства вынудили меня уехать в Лондон, однако книгу Вашего любимчика я прочел с большим интересом! Какой славный материал, подтверждающий мою теорию! Какой само-психоанализ! Без тени позерства или игрой со словом – сплошь диалог Сверх-Я и Оно! Порадовал он меня, славный писатель! Знаете, на его фоне даже, подчас вымученные, страдания героев Достоевского выглядят комично и деланно. Словом, передавайте ему низкий поклон и просьбу использовать цитаты из его романа для иллюстрации моей теории. Ваш Зигмунд».
Если уж меня так тыркнуло, то подслушаю-ка я кухонный разговор Лимонова и Исаевича.
- Да вы поймите, Эдуард, русская литература – это не грязная постель, орущая обсценными оборотами исключительно об… этом! Русская литература – это гражданская позиция, поиск смысла собственной жизни и жизни человечества в общем. Попытка разобраться в многочисленных соблазнах, избавиться от всего вторичного, сиюминутного во имя…
- Идите вы в жопу, Александр Исаевич! Если бы все мы - человечество и, в частности, русский народ копались исключительно в темном прошлом, смаковали перенесенные испытания и боль, то мы так и оставались бы в зоне, в онкодиспансере и на войне! По мне так пусть лучше люди сношаются, радуются, пьют, танцуют, изменяют, влюбляются, чем гниют в лагерях, горят в печах и умирают от рака!
- Но ведь у вашего Маслова влюбленные тоже подолгу не живут. Вместе, по крайней мере! Те же человеческие страдания, но без пользы для цивилизации, прогресса, будущего России. Банальная мещанская провинциальная история. Причем, автор так запутался в повествовании, что и сам не может сформулировать мораль романа.
- А вам, блять, только бы Россию обустроить! А жить-то когда?!
- Тем не менее, Гончарова цитируете, голубчик!
- Якутский вертухай тебе «голубчик»!
Едва сдерживая смех, пытаюсь их примирить:
- Господа, не ссорьтесь. Тем более, из-за меня. Да я, в сравнении с вами – пустое место… под солнцем, правда. В лагерях не был, в жопу меня не трахали… Не ссорьтесь, мне неловко.
- А ты, мудак, не вмешивайся! Я подпрягаюсь за тебя для того, чтобы старперы поняли: нельзя всю жизнь посвятить идее, строительству говенного государства, которое потом приходится разрушать до основания. Надо жить, видеть прелести своей жизни, влюбляться, страдать, совершать глупые ошибки и не жалеть о них. А они нас снова тянут на парашу в своих мемуарах!
- Эдик, Александр Иосифович…
- Исаевич!
- Простите бога ради. Александр Исаевич пишет о том, что хорошо знает, что взволновало его, причинило боль, от которой он не может оправиться.
- Пусть от своей боли оправляется на параше, но в одиночку, а не зазывает туда всю Россию! И вообще, Маслов, не шестери! Или, небось, решил от Нобелевского лауреата заполучить рецензию на обложку своего романа? Да я тебе сейчас пизды дам!
В это время раздается звонок:
- Маслов, узнал? Да, Василий, тот самый. Не забыл, чувак? Слушай, прочел на одном дыхании твой «Лоарт» – круто, старик, ой как круто! Все-таки, чувствуется Аксенов девяностых: тот же драйв, тот же джаз по жизни, тот же Крым! Предлагаю встретиться, я познакомлю тебя с приличным издателем. Мои рекомендации дорогого стоят. А с тебя коньяк в твоем Херсонесе в компании с Ло, идет? Не боись, чувачок, для нее я слишком… взрослый. Лады? Да, после твоего романа я всерьез решил купить дом в Херсонесе, так что, скоро станем соседями. Ну, хоп! И не минорь, иначе сломаешь слог и стиль. Превратишься сам знаешь в кого.
Нет, беру свои слова взад (про никчемность книгочейства) – что-то оно дает. Не могу выразить точно, но ощущение, что ты не один такой придурок – нас много и мы неистребимы. Мы, как Брейгелевские слепые растянулись, взявшись за руки, от ветхозаветных времен до эпохи «всемирной паутины». Мы живем и думаем почти одинаково, но выражаем это разными словами. Среди нас не бывает неудачников и фаворитов судьбы. Даже Нобелевские лауреаты столь же несчастны, как с удовольствием спивающиеся неизвестные писатели. У всех у нас есть одна радость – прислушиваться, принюхиваться, приглядываться к жизни, собирать ее по фрагментам и консервировать эту жизнь на грядущую зиму человечества. И одно проклятие тоже на всех – каждое мгновение ощущать бесцельность этого процесса и безысходное собственное одиночество в бескрайней ледяной пустыне по имени Жизнь!
***
«16 августа, 1991 г.
Звонок. Встреча. Никчемный разговор, сигарета за сигаретой, рюмка коньяку… И когда кажется, что все напрасно, что нельзя реанимировать прошлое – тут оно подкрадывается и душит! Поцелуй, возбужденная грудь и… кладбище! Могилы и безумное соитие на одной из них. Действительно безумное!
На могиле надпись: «Ольга Георгиевна… почила в 1910 году». Она усмехается: «Отчество мое». И тут же сюжет!»
***
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА ЛО.
«Вот такого в моей жизни еще не было!!! Чтобы среди бела дня, в центре города, правда, на заброшенном кладбище!!!
Сначала мы сидели прямо на траве и пили из маленькой бутылочки коньяк (я взяла, чтобы не колотило!), а он постоянно рассказывал о фильме. Я так и не поняла, о чем речь. Ведь думала совсем о другом. Смотрела в его глаза, слушала его голос и… страшно хотела..! Наверняка он это почувствовал, внезапно замолчал, а потом перевел взгляд мне на грудь. Он даже не скрывал, как это делают другие, а смотрел на мои груди так, будто видел их впервые! Но они же у меня такие маленькие, как у школьницы! Мне все девчонки об этом говорили! Что он в них нашел? А если они ему действительно нравятся? Он же любит «паранормальное», или я у него для контраста? Потом придвинул меня к себе, без всяких слов засунул руку под юбку и стал..! Но меня и не надо было возбуждать – все трусики мокрые, будто описалась! Фу, даже сейчас стыдно, что не могу при нем сдерживаться! А потом поцеловал в шею, и тут как нахлынуло! Вспомнились все наши свидания, все ночи с ним и без него, когда я рыдала и царапала подушку. Я повернулась и укусила его за губу. Он засмеялся и стал сдирать с меня юбку – хорошо, что она такая узкая, иначе бы он изнасиловал бы меня прямо там, в центре города, где нас в любой момент могли увидеть. Я попросила, чтобы не здесь, думала, поедем к нему, но он потащил меня какими-то тропами на старое кладбище. Такой нетерпеливый, словно все это время у него никого не было! Так я и поверила! Но тогда я совсем не думала об этом, ведь мы снова были вместе, пусть и на кладбище. Никогда еще я не была на кладбище в такой ситуации!
Я чувствовала, что вот-вот задохнусь от счастья, а он, словно бешенный, чуть не порвал меня изнутри. Такой боли и счастья одновременно я не испытывала! И впервые за все время он в меня кончил! Я почувствовала это внутри себя и почти без паузы кончила сразу два раза! Это что-то новенькое. Но вместо того, чтобы отвернуться как обычно, он спустил с меня трусики еще ниже, почти до пяток, так, что я не могла сделать и шагу, - стал на колени, раздвинул мои ноги еще шире и жадно стал целовать..! Господи, я кончала раз за разом и до крови впилась руками в ржавую ограду. Помню, что он снова вошел в меня и снова кончил… Кажется, что я орала, как люблю его! Как никого никогда не любила и не полюблю – я знала это наверняка! Я орала, что не смогу уже без него жить, чтобы он не бросал меня! Как стыдно, что девушка сама об этом говорит, но что я могла с собой тогда поделать?!
Страшно другое: ночью на меня полез муж, а я вообще ничего не хотела – все нутро было растревожено. Будто чувствовал, что я блудила, и пытался доказать, что он - мой муж. Мне ничего не оставалось делать, как лежать и, стиснув зубы, терпеть. В конце концов, он - отец моей дочери. Я ничего не испытала, а только вспоминала подробности того, что произошло на кладбище. Не дай бог кто-то прочитает эту тетрадку! Надо ее завтра сжечь, но кому тогда я смогу рассказывать о своей жизни?»
***
“…Брак по расчету довольно часто обращается в самую грубую проституцию – иногда обеих сторон, а гораздо чаще жены, которая отличается от обычной куртизанки только тем, что отдает свое тело не так, как наемная работница свой труд, оплачиваемый поштучно, а раз навсегда продает его в рабство”.
Фридрих ЭНГЕЛЬС.
***
Пока страну пучило путчем, я за два дня написал «Контаминацию» – нравится до сих пор! Впервые ее опубликуют аж через 10 лет, хотя, я особенно и не пытался публиковать. Хочу снять по ней фильм, и чтобы Ло сыграла себя, но… так быстро летит время.
***
«* Можно я тебя поцелую? -- ее чувственные губы выдавали сильное волнение, может оттого, что мелко подрагивали. Не дожидаясь разрешения, она обхватила его за голову и прильнула к его губам. На мгновение они замерли, и он почувствовал, что по ее телу пробежала мелкая дрожь, как тогда, в первый раз.
* Я хочу тебя как последняя гулящая девка. Я хочу тебя прямо сейчас, здесь, где угодно, но, сейчас!
* Полноте, полноте, сударыня, -- вокруг люди. - Илья попытался высвободиться из ее объятий. -- А как же принцип конспирации? Как принцип нейтрального поведения в обществе?
* К черту конспирацию! Хочешь, заору на весь бар, что я - любовница Ильи Беличенко, и что хочу его прямо сейчас?
* Нет, нет, к чему такие жертвы? Я этого не заслуживаю. - Он тут же осекся, когда увидел слезы в ее глазах. Крупные тяжелые капли купороса, готовые броситься вниз, на вздымающую грудь. Илья наклонился, погладил ее по щеке тыльной стороной ладони и слизнул языком обе слезы. -- Извини, я - осел. Ты любишь ослов?
* -Я сейчас, погоди, -- не вытирая новых слез, а лишь размазывая их по лицу, она подошла к стойке бара и заказала бутылку коньяка. Бармен проводил ее недоумевающим взглядом, украдкой пытаясь рассмотреть едва прикрытые мини-юбкой бесконечно длинные ноги, выточенные из темного тропического дерева. Сглотнув слюну, он продолжил подсчеты на калькуляторе.
* Шикуем? -- Илья отодвинул стол, чтобы Настя не опрокинула его своими коленками.
* Мне надоело, понимаешь? Надоело врать себе и всем. Я уже не могу сдерживаться, когда рядом хочется видеть именно тебя, а не... Я устала по ночам прижиматься к тебе, открывать глаза и убеждаться, что ты - это сон. Я разучилась забывать твое имя и все чаще забываю имя Юлькиного папы. Я ненавижу себя и его, а тебя я пре... люблю. Бывает же такое?! И поэтому я хочу напиться с тобой, а потом трахаться где-нибудь в кустах, на чьей-то даче, у кого-то дома через стенку с парализованной бабкой. Пойми, я - женщина, баба и не могу вечность сдерживать себя рамками приличия когда вижу тебя, когда хочу тебя чувствовать, когда хочу любить. Пьем, Илья, за мои слезы, которые ты, к счастью, не видишь.
* Почему же, вижу - он смотрел на нее сдержанно-серьезно, по крайней мере, так казалось.
* Ну что ты, это еще не слезы. Те бывают ночью во сне, или в ванной, когда откроешь кран и ревешь в голос. Ты пойми, я не в обиде на тебя - твоей вины в этом нет. И никто не виноват, просто мне не везет. А однажды я даже подумала, что, если бы моим мужем был ты? Катастрофа! Я ревновала бы тебя к прохожим бабам, устраивала бы сцены по пустякам и в конце концов ты меня бросил бы, как бросал многих до меня. Ведь бросил бы, а? Впрочем, какая разница? Пьем за тебя, Илюша. Мой славный человек, который не балует своим присутствием и появляется раз в вечность, чтобы в очередной раз лишить меня девственности.
* Во, даешь!
* Да, не смейся. Представь себе, что женщиной я становлюсь только с тобой, а с… ним я исполняю супружеский долг. Илья, идем отсюда.
* Куда?
* Куда угодно: на стройку, в садик, в парк, на кладбище...
* На кладбище?
* На кладбище?!
* Ты сказала: "на кладбище".
* Ну, я образно...
* Никаких образов - только на кладбище. Грандиозно!
Он взял ее за руку, прихватил со стола недопитую бутылку, и они выскочили из прохлады бара на раскаленную сковородку августовского города. Тот, у стойки, проводил их долгим понимающим взглядом, отложил калькулятор и мечтательно уставился в одну точку. Затем налил в мензурку коньяка, кинул кусочек льда и выпил залпом.
* Слушай, может к кому-нибудь на квартиру, а?
* Нет, поздно. Все уже решено.
* Ну не беги же так, мне за тобой угнаться - у меня юбка узкая. Илья, ну остановись же ты наконец.
* Что, прямо здесь? -- Он огляделся, -- А почему бы и нет. Это романтично - мертвые дарят любовь живым. Так что, здесь?
* Я не-не знаю. Может там, -- Настя неопределенно махнула рукой.
* Ну уж нет. Здесь, - и он сильно прижал ее к себе, так сильно, что, казалось, они составляют одно целое.
* Ну давай хоть в сторонку отойдем. Вот сюда, к оградке, -- и она бочком-бочком подтолкнула его к ближайшей могиле.
* Ох уж эти мне "мини"! Как она расстегивается?
* Ты порвешь мне "молнию", сумасшедший! Нет, через голову. Дай я сама.
* Как в швейцарском банке. Тут и сигнализация, небось, есть? Ну помоги же мне! Настенька, Настя, уа!
* Поцелуй вот здесь. И здесь. Еще, еще. Ну не торопись же ты, прошу! Илюша! Погоди, не так, я повернусь. Да-а-вай! О-о-о! Еще... Прошу, ми-лень-кий мой, еще! Господи-и!
Настя сильно, до боли в побелевших пальчиках, вцепилась в поржавевшие шишки чугунной ограды. В такт их движениям тряслась, кажется, не только ограда, но и все кладбище. У нее перед глазами поплыли прозрачные разноцветные червячки. Ей показалось, что земля уходит из-под ног, что небо опустилось так низко, что вот-вот раздавит их обоих. В целом мире не существовало больше ничего: лишь сильные толчки, отдающие под сердцем, причиняющие одновременно и адскую боль и неземное блаженство, да две чугунные шишки в руках, так напоминающие... Во рту у нее появился незнакомый привкус чего-то соленого, но она уже не могла связать воедино последовательность событий, причину и следствие, мораль и распутство. Все сейчас подчинялось обжигающему инстинкту жизни, ритму любви и голосу плоти. Этому безудержному голосу, предвещавшему скорую расплату за жизнь и за любовь.
* А-аа-а! -- Их крики слились воедино и, усиленные эхом, вспугнули ворон. А те в свою очередь подняли невообразимый гам, и все это смешалось, сложилось, понеслось в поднебесье, а там внезапно оборвалось. Последнее, что она ощутила - это пульсирующее движение раскаленной лавы внутри себя.
* Спасибо, Илюша! Спасибо тебе, мой дорогой, мой маленький мальчик! Господи, как я тебя люблю! Я люблю тебя, слышишь? Я люблю..!
* Настя...
Они еще долго стояли неподвижно, будто для нас, чтобы мы увидели выставленные на всеобщее обозрение обнаженные людские тела в интерьере серых от пыли кипарисов и ржавых чугунных оград.
* Погоди, у меня в сумке платок. Подай, пожалуйста.
* Платок ты неосмотрительно выбросила, если помнишь.
* Ах, да. О, там еще салфетки для макияжа. На, возьми, только отвернись.
* Пожалуйста. - Илья заправил футболку и застегнул джинсы. -- Интересно, кто это нас приютил и подарил минуты блаженства? Я сейчас, -- он перемахнул через невысокий заборчик.
Могила, похоже, была старой. Видно, что за ней уже много лет никто не ухаживал - вся она поросла папоротником и сорняками. В центре надгробия подслеповато щурилась виньетка с выбитым стеклом и истлевшей фотографией. Некогда тисненные золотом буквы, покрылись зелеными бородавками мха и плесени. Илья склонился над плитой и попытался ногтями освежить надпись. Совсем скоро можно было прочесть:
"...гиевна Кольцова. Почила двенадцатого августа..."
* Ну что, прочитал? -- Настя достала из сумочки косметичку и приводила себя в порядок перед крохотным зеркальцем.
* У тебя нет чего-нибудь остренького? А, вот ключ, -- и он принялся выцарапывать из желобков плесень. Минуту спустя уже отчетливо проступили буквы: "Настасья Георгиевна Кольцова", а чуть ниже: "Господи милостив, буди мне грешной".
* Настя, а твоего отца как звали?
* Зачем тебе?
* Ну как твое отчество?
* Георгиевно, -- Настя подводила губы перламутровой помадой.
* А ведь вы тезками будете. Вот она тоже Георгиевна, и тоже Настасья. Вы, случаем, не родственницы?
* Все может статься, только я не Настасья, а Анастасия. Какая у нее фамилия?
* Ты уж полного родства хочешь? Не Келдыш, чай.
* Кельмыш. Ты научишься когда-нибудь правильно произносить мою фамилию?
* Не могу я выговрить татарскую фамилию.
* Не татарская, а скандинавская. У Юрки в роду кто-то из финнов затесался.
* Ну, где уж нам с грыжей до скандинавов! А вот Настасья Георгиевна была женой русича. Самая что ни на есть славянка -Кольцова.
Косметичка едва не выпала из рук Насти:
* Ты меня разыгрываешь, Илья? Шуточки у тебя ямщицкие.
* Почему это ямщицкие?
* Откуда ты знаешь мою девичью фамилию?
* Я ее и не знаю...
* Моя фамилия Кольцова.
"Возьми себя в руки, дурак! Спокуха на лице. Чертовщина какая-то!"
* Я стебусь, Настя. Тут написано Ризеншнауцер. Да, так и написано:
"Мир праху твоему, незабвенная Настасья Георгиевна Ризеншнауцер."
А сам тайком от Насти вгрызался в столетний мох, расчищая даты жизни:
"род. 4 мая 1916 г. скончалась 12 августа 1991 г."
"Не пустить ее сюда, нельзя ей видеть все это, -- лихорадочно стучало в висках. -- Да что же это такое? Глюки!"
* Сейчас я посмотрю на тезку с собачьей фамилией. - Настя уже закинула ногу, пытаясь перелезть через оградку. -- Подай мне руку, а то я юбку порву.
* Знаешь, Настя, давай-ка коньячку хлебнем? Да не лезь же ты сюда - тут ничего интересного.
* Я уже. Ой, зацепилась, кажись. Ну, где тут та самая Настасья?
Илья понял, что уже ничего не сможет сделать и стоял понуро и, виновато глядел под ноги.
* Так, так...- Настя осеклась на полуслове при виде надписи на гранитной плите, -- Илья, почему ты молчишь? Что ты стоишь? Это розыгрыш, да? Ну, скажи, что ты это только что выцарапал, ну, скажи пожалуйста! Этого же не может быть... Ведь это... Это же... Это же Я! Слышишь? Кольцова Настасья Георгиевна - это же я!
Илье жутко захотелось курить. Он до конца не понимал всего происходящего и не воспринимал его, как нечто реальное, действительное. Все это больше походило на страшный сюрреалистический спектакль. Он еще раз виновато посмотрел на злосчастную плиту, потом на Настю. Она стала совсем чужой, незнакомой, чьей-то Настей, не его: безвольно опущенные плечи, дрожащие в согнутых коленях ноги, потухшие глаза, тупо уставившиеся в гранит.
* Разбуди меня, Илья. Кто-нибудь, разбудите меня! Мне страшно! Почему я? -- Ее пронзительный крик вспугнул ворон, и, до сих пор хранившее молчание, кладбище было разорвано хриплым мистическим карканьем.
* Уйдем отсюда. Идем, идем. Здесь что-то не так. Настя, идем. - Он обнял ее за плечи и увлек к ограде, будь она проклята!
* Погоди! - Настя резко остановилась и обернулась. -- Какое сегодня число? А месяц какой?
* Число не помню, а месяц - известно какой - август.
* Но ведь и там август, двенадцатое. А сегодня какое? Почему ты молчишь? Я спрашиваю: какое сегодня число? Ты что, оглох?
* Правда не знаю. Идем отсюда.
* Ты с ума сошел?! Как мы можем уйти, не узнав числа? Это же так важно, разве ты не понимаешь? Ну узнай же у кого-нибудь...
* У кого, Настя? Мы одни. - Он опять попытался увлечь ее к выходу, но она упиралась.
* Так, так, но ведь там не сходится дата рождения. Мне же не показалось? Там написано: "1916 год", а я родилась в 1966. Значит, это не про меня, иначе все совпало бы, верно? -- Вопрос прозвучал слишком тихо и неуверенно. -- Но ведь действительно 4 мая...
Она больше не сопротивлялась, когда он помог ей перебраться через ограду , когда собрал ее сумку и силком влил ей в рот прямо из бутылки коньяк. Остаток допил сам и поставил бутылку у злополучной ограды, прямо на углу. Они долго плутали по теннистым аллеям между аккуратными рядами старых могил, то и дело вздрагивая от шорохов или треска веток где-то рядом, и вскоре очутились на асфальтированной площади, в центре которой стояла ухоженная розовая часовенка. У входа в нее, как и положено, сидело несколько бабулек, -- все на одно лицо в одинаковых светлых платочках. Они несколько настороженно смотрели подслеповатыми слезящимися глазами на странную парочку. Когда те подошли совсем близко, бабульки, не сговариваясь, перекрестились.
* Бабушки, -- спросил длинноволосый парень в тертых джинсах и в кедах на босу ногу, -- а это старое кладбище?
* Очень старое, сынок.
* А здесь давно уже не хоронят?
* Господь с тобой! Уж, почитай, лет тридцать, как закрыли. Вот только часовню и оставили. А чтоб хоронить - нет, не хоронят. А то, может быть, ищешь кого, так скажи - поможем. Мы здесь каждую могилку знаем.
* А вот там, в конце аллейки, недалеко от стены, так вот там...
* А что там, сыночек? Примерещилось, поди?
* Да нет же. Там могила одна, с виду старая, а дата захоронения - август этого года.
Старушки добродушно рассмеялись, обнажая торчащие в беспорядке пеньки, на некоторых из них еще сохранились блестящие металлические коронки:
* Примерещилось, видать.
* Дык, жара стоит невыносимая, немудрено и рассудок потерять.
* Это все потому, что нонешняя молодежь разуверилась, так при Божьем попущении Сатана и творит всякое.
* Да брось ты, Марфа, парня-то стращать. Он и так, вишь какой бледный стоит, натерпелся. А что, милок, не упомнишь, чье имя там было?
* Помню конечно, -- он наклонился к старухам, чтобы не услышала Настя, которую он оставил в стороне, -- Кольцова ее фамилия, а звать Настасья Георги...
* Чур тебя, чур!
* Изыди, Сатана! Грех такое про живого человека говорить.
* А с виду такой приличный, вежливый. Ты что несешь-то, а?
* Эх, бабки, я и сам в это не хочу верить, потому что...
* Да вот же она, Настасья Георгиевна и есть, -- и они дружно указали туда, где он только что оставил Настю, -- жива она, а ты ее к мертвым причисляешь - грех, да и только.
* Да в том-то и дело, что жива. Но там именно так и написано. Вы не верите мне? Вон посмотрите на девушку, что с ней стало, а говорите, ошибся. Дуры! -- Он произнес это с огромным облегчением. Может и правда, все это - жуткое недоразумение, мираж? Может, правда все образуется? Он готов был расцеловать всех бабулек, пожертвовать на храм последним "чириком", но...
* Да вот же она идет, Настасья-то.
* Настасья, а вот он говорит, что могилку твою нашел. Видала такого? Эх, ходють всякие люди, и недобрые попадаются.
«ОТКУДА ОНИ ЗНАЮТ НАСТЮ?» Илья резко обернулся, как оборачивался в драках за секунду до удара. Там, где он оставил Настю, никого не было. Неужели она ушла? А к ним, как ни в чем не бывало, немного хромая на правую ногу, шагала бодренькая ухоженная старушка в белом платочке, в застиранном ситцевом сарафане, с медным крестиком на морщинистой, покрытой пятнами пигментации, шее.
* Уф! Едва отчистила от воска. Уж больно много было сегодня прихожан, и все поминали, поминали. Воском весь пол позаливали.
* Да ты послушай, вот парень-то говорит, будто твою могилку видал. А мы ему, да как же так, путаешь, жива наша Настасья Георгиевна, слава Господу! Жива и здравствует. А он все свое твердит, дескать, видел и все тут.
* Вас зовут..? -- Илья почувствовал, что на глаза опускается пелена.
* Настасья Георгиевна я, Кольцова, стало быть. А могилка-то, что ж. Рановато мне, поди, еще девятое августа.
Илья ощутил внезапный приступ тошноты. Он набрал полной грудью воздух, запрокинул голову и кинулся к выходу с кладбища. "Девятое! Девятое! Сегодня только девятое" - пульсировала в висках закипавшая кровь.
Он плохо помнил, как добрался домой, как очутился в постели, не раздевшись и даже не разувшись. Он плохо помнил все события этого дня, лишь одно он запомнил очень хорошо: сегодня - ДЕВЯТОЕ АВГУСТА ОДНА ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ ДЕВЯНОСТО ПЕРВОГО ГОДА».
***
Меня часто спрашивают: сильно ли надо обкуриться, чтобы писать та-акое? Вообще не надо. И придумывать не надо – только вспомнить. Открыть дневник и восстановить в памяти все детали. Детали очень важны – именно они возвращают нас в прошлое: запах, звук, стон, шепот, слезы – все!
***
“…мужчине-биографу, который стремится со знанием дела судить об ощущениях женщины, нужно быть немножко трансвеститом”.
Ален де БАТТОН.
***
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.